Качалов Василий Иванович (настоящая фамилия Шверубович) - известный артист Московского Художественного театра.

Родился в 1875 г., сын священника; учился на юридическом факультете в Санкт-Петербургском университете; будучи студентом, участвовал в любительских спектаклях и, выйдя из университета, сделался профессиональным актером.

Играл в Казани и Саратове; в 1901 г. поступил в Художественный театр.

Исключительные природные данные Качалова - великолепный, глубокий и гибкий голос, изящная внешность и особое, не поддающееся анализу "сценическое обаяние" - скоро сделали его любимцем публики.

Репертуар Качалова обширен и разнообразен: он играл Юлия Цезаря, и барона в "На дне" Горького, ибсеновского Бранда - и барона Тузенбаха, Петю Трофимова в чеховских пьесах, Пимена в "Борисе Годунове", и Анатему Леонида Андреева, Ивана Карамазова, и Горского в тургеневской комедии "Где тонко, там и рвется", Чацкого, и Николая Ставрогина, Гамлета, и Глумова в комедии Островского.

Наименее в его средствах роли, требующие сильного, цельного, стремительного темперамента, как Бранд, или острой художественной чеканки, как Глумов. Но в каких бы ролях Качалов ни выступал - драматических или характерных, с оттенком лиризма и меланхолического юмора, в мягкой и сдержанной игре его всегда чувствуется большая интеллигентность, светлое душевное благородство и, зачастую, какая-то особая нота тревожной внутренней неудовлетворенности.

Качалов - превосходный, совершенно исключительный по благородству и тонкости чтец современных поэтов: Блока, Брюсова и других. Л. Г.

Большой артист с Большой улицы

В 1931 году вышел на экраны первый советский звуковой фильм «Путевка в жизнь». Начинается лента с небольшого вступительного текста, который читает актер Василий Качалов. В том, что несколько предложений о судьбе беспризорных поручили прочесть мэтру русского театра видели особый смысл: неповторимый голос Качалова должен был обойти все города и веси страны. Больше в кино популярный театральный актер никогда не снимался, но его голос, однажды прозвучавший с экрана, остался в памяти нескольких поколений страны, называвшейся СССР. Впрочем, легенды об уникальных свойствах его голоса родились задолго до выхода первой советской звуковой картины - в 80-х годах Х1Х века, правда, в отдельно взятом городе, в Вильне, когда Василий Качалов был еще гимназистом Василием Шверубовичем.Качалов - сценический псевдоним великого русского актера, родившегося в Вильне.

К тому времени, когда Василий появился на свет (1875 г.), его отец был православным священником, протоиереем Иоанном Шверубовичем, настоятелем виленской Никольской церкви. Cамо собой, младенца покрестили в православие и дали ему имя в честь святителя Василия Великого, одного из тех, кого называют Учителями Вселенскими. Сам священник невольно способствовал зарождению художественных фантазий сына. Он совершал богослужения с особым, как бы сейчас сказали, постановочным эффектом. О.Иоанн обладал гибким голосом и хорошо им управлял, то понижая, то повышая интонации в ходе службы. Особенно проникновенными были его проповеди. Батюшка определил сына с юных лет петь в церковном хоре, эту обязанность мальчик исправно и исполнял. Однако в какой-то момент юному хористу показалось, что церковная солея для него - площадка слишком маленькая, у него появилась мечта стать оперным актером.


Учился Василий Шверубович в 1-й Виленской гимназии одновременно с Ф.Э.Дзержинским, а закадычным другом его отроческих лет был однокашник Костя Галковский (впоследствии известный литовский композитор Константинас Галкаускас). Он-то и привел Василия в оперу. В то время в Вильне обосновалась антреприза А.Картавова, баритональные партии в ее спектаклях исполнял Степан Брыкин - звезда всероссийской величины. Что могло увлечь двенадцатилетних гимназистов? Конечно же Брыкин в роли мистического Демона. Игра и голос солиста стали для мальчишек настоящим потрясением, на «Демона» они ходили несколько раз.

А Василия кроме того заворожила и сама атмосфера сцены - с декорациями, костюмами, световыми и звуковыми эффектами. И дома, конечно в отсутствии родителей, он стал устраивать свой «театр». Домашний «Демон» выглядел так: мальчик запахивался в священническую рясу отца, прикреплял к волосам над лбом «одолженный на время» материнский медальон с блестящим камешком, забирался на шкаф и, стоя на нем, пытался подражать герою оперы Антона Рубинштейна, гремя на всю квартиру: «Проклятый мир!.. Я тот, кого никто не любит и все живущее клянет». Старуха-прислужница замахивалась на мальчишку тряпкой, но ее причитания на него не действовали, и она выскакивала из комнаты, захлопывая за собой дверь. Слушательницей рулад гимназиста была только маленькая псина Фиделька, она в испуге забивалась в угол и подвывала все время, пока солировал ее хозяин...

Кумир Большой улицы

Вскоре Василий стал завсегдатаем не только оперы, но и драмы (благо, в Вильне одновременно обосновались несколько частных театров), и стал изображать других увиденных на сцене героев. Иногда он доводил домашних до легкого обморока, когда вдруг, в образе очередного сценического злодея, одетого в какое-то тряпье, выскакивал из под стола держа в руках настоящий топор, заимствованный у дворника. От отца-священника свое пристрастие попрежнему приходилось скрывать. Ведь ортодоксальная Церковь во все времена считала артистов лицедеями, фиглярами. Актерское занятие как способ жизни в ее глазах являлось занятием предосудительным. Не случайно на церковно-славянском языке театральное действо означает - позорище, зритель - позорник, а актриса - позорица. Так что Василию Шверубовичу, сыну священника, путь в актерство был заранее заказан.

Однако Василий уже был в сетях своего пристрастия. Появилась у него и аудитория. На школьных переменах сокашникам он декламировал монологи из «Гамлета», «Отелло», наизусть читал «Демона», «Евгения Онегина», «Полтаву», демонстрировал в лицах комические сценки. «Вася - первый затейник, изобретатель всяких забав», - вспоминал о том времени Константинас Галкаускас, - но вместе с тем, не забияка... Вася - изобретатель гимназических игр, не расстается с книжкой, зачитывается литературой, что-то декламирует»...

Впервые в настоящем спектакле Василий Шверубович выступил в роли Хлестакова на сцене в гимназическом общежитии. «До сих пор помню, - вспоминал артист, - ощущение своего восторга от полного успеха. - Я стал кумиром Большой улицы и «Телятника» (так в Вильне назывался сквер, прилегавший к зданию Ратуши-авт.)». Был случай, когда он - уже ученик выпускного класса - ездил «на гастроли» в Минск и там выступал на какой-то частной квартире. Однокашники Василия да и гимназическое начальство смотрели на него, как на настоящего актера.

Тогда-то в Вильне и родилась легенда о голосе гимназиста Шверубовича. Один из его соучеников, увидав в 1935 году в музее Московского художественного театра портрет Качалова в гимназическом мундире, написал актеру: «Я живо вспомнил тогда, как я, забыв все на свете, смотрел Вам в рот, из которого лились удивительные стихи «Илиады». Вы читали их в полутемном гимназическом актовом зале. Экспрессия и удивительные уже тогда качаловский тембр голоса до сих пор живут в моей памяти. И сейчас, на склоне лет, я помню Качалова гимназистом (Шверубовичем-авт.), помню, как уже тогда он пленил наши молодые сердца так, что ненавистный нам греческий язык... в его передаче получал для нас особую прелесть».

В причтовом доме Никольской церкви, где жила и семья настоятеля, диакон сдавал комнату артисту П.Н.Орленеву. Как-то актеру для роли понадобился гимназический мундир, и он обратился к сыну о.Ионна. Тужурка высокорослого Василия артисту не подошла, но с тех пор у Шверубовича-младшего с профессиональным актером завязались отношения. Юноша попросил мэтра прослушать его, и тот назначил встречу. Вот что об этом пишет П.Н.Орленев: «Я принял профессорскую позу и начал слушать. По мере того, как он читал, он все более захватывал меня; во время некоторых его интонаций у меня слезы подступали к горлу. Когда он кончил, я бросился к нему на шею и сказал: «Вы просите у меня совета, поступать ли вам в драматическую школу. Да вы сам - школа! Вы учиться никуда не ходите. Вас только испортят. Поступайте прямо на сцену, страдайте и работайте». «Орленев решил мою судьбу, - вспоминал позднее Качалов, - он первый сказал, что я должен быть актером». Так от талантливого мастера П.Н. Орленева виленский юноша получил «путевку в жизнь», приведшую его на вершину русского актерского искусства.

Но до поры Василий Шверубович вынужден был следовать воле отца: благополучно закончив гимназию, он в 1893 году поступил на юридический факультет Петербургского университетата, туда же, где учился его старший брат. Студент Шверубович пробыл в университете восемь семестров, то есть четыре года. Но за это время он сумел пройти и другие университеты - театральные. В те годы театр, по признанию самого артиста, уже «владел всем моим существом». Осенью 1893 года Василий впервые попал на спектакль лучшего в столице Императорского Александринского театра и стал его завсегдатаем. «Четыре года моих галерочных «александринских» восторгов - это самое сильное, неизгладимо-яркое, что я пережил в театре за всю мою жизнь как зритель», - признавался актер. То была в самом деле удивительная пора, когда на сцене этого театра играли: Варламов, Давыдов, Савина, Дальский - целое созвездие могучих талантов.

После окончания Василием первого курса в университете сплотилась большая группа студентов - любителей сцены. Они стали работать под руководством Александринского актера-примы Владимира Николаевича Давыдова. «Профессиональным» дебютом студенческой театральной труппы стал спектакль «На бойком месте» по пьесе А.Н.Островского - его играли за плату рабочим фарфорового завода. Эта и последующие студенческие работы удостаивались внимания театральных критиков, было очевидно, что под началом Давыдова собрались талантливые ребята. Особый успех сопутствовал постановке «Леса» Островского, Василий играл Несчастливцева. В зале Благородного собрания в Петербурге студенты дали два представления. На их игру откликнулись почти все столичные газеты, особенно отмечали Шверубовича: «большой талант», «истинный самородок». Выделяли пленительный тембр голоса, пластичность сценических движений, другие качества, которые впоследствии раскроются в нем в полной мере.


Летние каникулы 1895 года питерский студент провел дома, в Вильне. Здесь в театре К. Н. Незлобина блистала Вера Комиссаржевская (1894-1896 г.г). В то время было принято по объявлению нанимать за умеренную плату людей «не без способностей» для исполнения проходных ролей. Василий Шверубович и предложил свои услуги труппе К.Н.Незлобина. Пройдя испытания, он был включен в спектакль по пьесе Г. Зудермана «Бой бабочек». Сам факт участия студента-юриста в гастрольных спектаклях вместе с «блистательной», как писала тогдашняя пресса, зудермановской Рози-Коммиссаржевской стал для Шверубовича очередной ступенькой в его артистической карьере. Позднее он, уже знаменитый артист Качалов, еще будет играть на литовских сценах - в Вильне и Ковне - в гастрольных спектаклях Московского художественного театра. И слава его станет вровень со славой безвременно скончавшейся Комиссаржевской. Но этот будет потом.

Из Шверубовича в Качалова

А пока весной 1896 года, не порывая с университетом, Василий Шверубович стал в Петербурге актером-профессионалом - он был принят в театр А. С. Суворина, бывшего также владельцем и редактором газеты «Новое время». Контракт же Суворин подписывал не со Шверубовичем, а с Качаловым. Идею такого превращения приписывают Федору Шаляпину. В то время певец работал в петербургском Мариинском оперном театре, с Василием он находился в приятельских отношениях (Шаляпину было 23 года, Шверубовичу - 21). Однажды за разговором в кофейне Федор Шаляпин и заявил Василию со свойственной ему прямотой: «Какая-то у тебя, Васька, фамилия никудышная - Шверубович, не актерская какая-то фамилия»... Затем певец, листая газету, натыкается на объявление, медленно читает: «Умер кучер Василий, Иванов сын, Качалов». И после короткого раздумья вдруг взрывается: «Смотри-ка, тоже Василий, тоже Иванович, полный тезка! Вот и возьми себе псевдоним - Качалов! Ка-ча-лов! Звучит!».

Два месяца летнего сезона 1896 года Василий Качалов работал в Стрельне, под Петербургом, сыграл там свыше 35 ролей, гастролировал по соседству в селе Мартышкине, спектали проходили во вместительном сарае местного помещика. Друзья стали называть его «мартышкиным гастролером». Свой актерский имидж той поры Василий Качалов комментирует так: «От меня запахло «букетом дешевых папирос».

Вернувшись в Петербург, студент-юрист учебу бросил и сделал окончательный выбор в пользу театра. В «Краткой автобиографии» Качалов так описывает свое бесповоротное превращение из студента в провинциального актера: «Я срезал с моей студенческой тужурки голубые петлицы, превратив, таким образом, студенческую тужурку в нечто вроде серого пиджака, и приобрел серые в широкую клетку брюки. Вместо очков появилось пенсне на широкой черной ленте». Молодого актера ждали в Казани, в труппе М.М. Бородая. Чтобы хоть как-то успокоить родных, Василий сообщил им, что два последних семестра, то есть последний курс юридического факультета, он прослушает в Казанском университете. Но в Татарию-то он уезжал уже не Шверубовичем, а Качаловым. И сам факт присвоения актерского псевдонима свидетельствовал о полном разрыве вчерашнего студента-юриста с прошлым.

Академик А.Е. Арбузов, тогда студент, так передает свое впечатление о проявлении нового актера на казанской сцене: «в 1897 году... я увидел Качалова. Когда из глубины сцены раздался голос еще неизвестного артиста, в театре произошло что-то небывалое. Весь зрительный зал насторожился и затаил дыхание. Это впервые прозвучал голос Качалова. Голос артиста, обладающий какой-то особой тембровой окраской, проникал всюду, и казалось, для него не существует физических преград. Это первое впечатление музыки голоса сохранилось у меня на всю жизнь». Опять голос!..

Труппа М.М.Бородая половину сезона играла в Казани, половину - в Саратове. Ритм выступлений был очень напряженным. За каждый полусезон на долю Качалова приходилось от 30 до 70 ролей. Правда, это были, в основном, роли второго плана. И хотя к концу трехлетнего срока службы у М.М.Бородая Качалова уже можно было отнести к премьерам труппы, он все же сознавал, что рамки провинциального театра не дают ему реализоваться полностью. По протекции знакомых по Петербургу актеров, переехавших в Москву, к Качалову в Казань приходит такая телеграмма: «Предлагается служба в Художественном театре. Сообщите крайние условия». Под текстом стояла фамилия отправителя - Немирович-Данченко. Было о чем подумать актеру. М.М.Бородай, прочувствовав ситуацию, предложил Качалову самую высокую ставку у себя в театре. Артист взвешивал все за и против. О Московском художественном в Казани толком ничего не знали. Было известно только, что его труппа существует всего два неполных года и состоит из артистов с ничего не говорящими фамилиями. Сомнения разрешил старый актер, сказавший: «Театр тот, Вася, хотя и называется художественным, по-моему, вздор. Но... Москва! Стало быть, поезжай без лишних разговоров. Не пропадешь»...

27 января 1900 года Качалов был уже в Москве. Приехал он туда с молодой женой Ниной Николаевной, игравшей вместе с ним на казанской сцене и носившей «виленскую» фамилию - Литовцева. На первых репетициях в присутствии всей труппы Качалов, что называется, не показался. Приговор художественного руководителя театра К.Н.Станиславского был суров. Наедине, в артистической уборной, он заявил молодому актеру: «...Говорим на разных языках...испорчен провинцией. В таком виде, какой вы сейчас представляете, мы вами воспользоваться не можем». Впрочем, Качалову все же дали какое-то время, чтобы тот мог себе уяснить, что Московский художественный - это театр новаторский, подобно которому не было еще в России, здесь требуется по-особому вживаться в образы героев и играть без малейших признаков манерничанья и наработанных штампов.

«Вы поняли самую суть...»

Но, не было бы счастья, да несчастье помогло. В Художественном долго искали исполнителя на роль царя Берендея в сказке «Снегурочка» - никто из ее соискателей не удовлетворял постановщика. Наконец, Станиславский предложил попробовать Качалова. И в этой роли раскрылись лучшие качаловские качества: и редкой красоты и гибкости голос, и его пластические возможности, и утонченное благородство натуры, и свежее поэтическое начало артиста, и особая теплота мудрого юмора. Вчерашний провинциальный актер сыграл так, что Станиславский произнес слова, ставшие пророческими «Вы - наш. Вы...поняли самое главное, самую суть нашего театра»...


Во МХАТе Василий Иванович Качалов прослужил 48 лет. Сыграл на его сцене более пятидесяти ведущих ролей репертуара. Вообще-то по своим данным актер принадлежал к амплуа «первых любовников», однако, как ни парадоксально, довольно редко ему соответствовал на сцене. Прежде всего Качалова привлекали роли характерные. Были среди них такие, в которых он был занят на протяжении всей творческой жизни. Например, в роли Барона (пьеса М.Горького «На дне») он выступал на протяжении 45-ти лет. Другого такого Барона не было в истории русского театра. Качалов сознательно уходил от положительного принятия образа, глубоко проживая жизнь опустившегося персонажа. Максим Горький, увидев своего героя с развинченной фатоватой походкой, с каркающим грассированием и презрительно тягучими интонациями, напишет: «Я и не подозревал, что написал такую чудную роль. Качалов ее выдвинул и развил и объяснил великолепно». Роль Тузенбаха в «Трех сестрах» А.П.Чехова в исполнении Качалова также получила высокую оценку автора пьесы. Кроме уже названных лиц современниками актера и одновременно мхатовскими авторами были и Леонид Андреев, и Михаил Булгаков. Общение с корифеями русской литературы само по себе являлось неоценимой «школой» для актера.

До революции Качалов был необычайно популярным в Москве. Личность его обрастала легендами. Коллеге по актерскому цеху.

Александрову приписывается такая байка: «Идем по улице, собачка навстречу - увидела Качалова, замерла, протянула лапу и говорит: «Здравствуй, Вася. С Новым годом тебя!» Известный журналист того времени Дон Аминадо в своих воспоминаниях пишет о том, как восторженные почитательницы, знавшие время прогулок Качалова по Кузнецкому мосту, выстраивались на мостовой и при его появлении «шли за своим полубогом в меховой шапке, в серых ботиках и в отличной шубе... Каждой эпохе - свой кумир».


Когда случился Октябрьский переворот, Качалову было 42 года. Он уже относился к той группе актеров, которых уважительно называли «стариками» МХАТа. В 1919 году, находясь на гастролях, часть Художественного театра вместе с Качаловым оказалась на территории, находящейся под контролем армии Деникина. Начались трехлетние скитания труппы по югу России, Балканам и Средней Европе. А с 1922 по 1924 театр находился на гастролях в Европе, в Америке, и Качалов везде имел большой успех. Стоял вопрос, вернуться в Советскую Россию или остаться в эмиграции. Большинство артистов все же возвратились на родину, и в жизни театра наступил новый, так называемый советский период. Существенно обновились репертуар и труппа, но роль Качалова, как лидера актерского коллектива, была незыблема. Он чутко улавливал требования момента. С возрастом свои уникальные способности: феноменальные память и голос - он стал употреблять в других жанрах актерской профессии. Например, ведущего спектакля. В инсценировках романов Л. Толстого «Анна Каренина» и «Воскресение» он читал текст «от автора». В его исполнении проза Толстого зазвучала как музыка, став полноправной составляющей театрального действия. Позже эти отрывки не раз исполнялись по радио. На радио же Качалову отвел себе роль своеобразного комментатора в радиоверсиях основных спектаклей МХАТа. Для этого артист кропотливо искал свой «голос» для каждого героя, разрабатывал звуковые мизансцены, чтобы сохранить выразительность невидимого для слушателей представления.

Актер стал готовить программы для выступлений и на эстраде, причем одним из первых в стране начал читать крупные прозаические произведения. Его литературные программы представляли собой настоящее театральное действо одного актера, который в одно и то же время должен был и оставаться самим собой, и показать индивидуальные черты каждого персонажа, и выступать в качестве интерпретатора текста. Его концертный репертуар состоял из разных произведений и жанров разных времен и эпох: Шекспир и Пушкин, Островский и Маяковский, Гете, Байрон, Тургенев, Чехов, Горький, Андреев, Гоголь, Блок, Есенин, Ахматова, Пастернак, Твардовский и т.д., - авторы, озвученные с эстрады Василием Качаловым. То есть, имя Качалова было связано не только с историей становления МХАТа как уникальной творческой лаборатории, оно олицетворяло собой целый этап в развитии всей русской культуры. Пожалуй как никто другой, он смог показать, насколько разносторонним и разнохарактерным может быть актерское дарование.

«...И страха нет тоже»

Качалов был обласкан властью: награжден высшей государственной наградой - орденом Ленина, в 1936 году стал Народным артистом СССР, в 1943-м за театральную работу получил Сталинскую премию. Вся семья великого актера была связана с МХАТом. Жена Качалова - актриса Н.Н.Литовцева сыграла множество ролей, была постановщицей нескольких пьес, а их сын Вадим Шверубович (скончался в 1981 году) занялся технологией сцены, был долголетним заведующим постановочной части МХАТа, затем деканом постановочного факультета Школы-студии МХАТа. Он написал несколько книг воспоминаний о великих деятелях русской сцены, а также труд «Режиссер и оформление спектакля», ставший незаменимым пособием для многих поколений студентов.


В 1948 году мэтра русской сцены сразила неизлечимая болезнь - рак легких. В кремлевской больнице он находился под наблюдением светил медицины, но и те оказались бессильны. В конце сентября, за три дня до смерти, понимая, что близок час расставания, Качалов сказал пришедшим в палату жене и сыну: «Любопытства нет, но и страха нет тоже». Так, смиренно, по-христиански, принял неизбежное гениальный русский актер. Его последние слова адресовались верной спутнице с прямо-таки «виленской» фамилией - Литовкина и сыну Вадиму с «неактерской», но настоящей виленской фамилией - Шверубович. Согласно завещанию Василия Качалова, сын был вынужден уничтожить дневники, которые отец вел в течение всей своей жизни. Для людей из окружения великого актера это стало большим потрясением. Круг замкнулся.

...Фамилия Шверубович высечена на могильном камне в Вильнюсе, на Евфросиниевском кладбище, где покоится прах бывшего настоятеля православной Никольской церкви, благочинного Виленского округа, протоиерея Иоанна - отца артиста Качалова. А на фасаде дома, где жила семья Шверубовичей, расположенного в нескольких метрах от здания Никольской церкви, установлена мемориальная доска с надписью на литовском и русском языках: «В этом доме с 1875 г. по 1893 г. жил выдающийся деятель Советского искусства Василий Иванович Качалов». В советское время вильнюсская улица, на которой находится Русский драматический театр Литвы, именовалась улицей В.И.Качалова. Однако новые власти ее обезличили (русскими духом пахнет?) и назвали - Театро, то есть Театральной.

Наследие живописца - его картины, то есть нечто материальное, что можно хранить в музеях. Композитор оставляет после себя музыку, которая воспроизводится по нотным записям. А как представить себе качаловские театральные спектакли столетней, шестидесятилетней давности?


Каким же все-таки был голос актера? Гибким? Наполненным? Звуковые записи Качалова-чтеца сохранились в соответствующих архивах. Только тиражированию они не подлежат. Каждой эпохе свой кумир...

Герман Шлевис