Библиотека
  »   Знаменитости   »   Буква  Л   »   Просмотр материала  / Луспекаев Павел Борисович /
Вы просматриваете сайт как   Гость

  Дневник автора
Блок новостей
Костюм Грим и постиж
Библиотека Иллюстрации
Календарь Интернет-обзор
 
Просматривают: 1
Заглянувшие: 1
Авторизированные: 0
Авторский проект   Людмилы Войновской


А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


Луспекаев Павел Борисович
Оцени заставку:
1047
    № 271     7 Декабрь 2010  
  Советская эпоха  
Настоящая фамилия — Луспекаян.

Отец — нахичеванский армянин.
Мать — донская казачка.

20 апреля 1927, Луганск, Украинская ССР, СССР

17 апреля 1970, Москва, РСФСР, СССР


Советский актёр

Заслуженный артист РСФСР (1965)
Лауреат Государственной премии России (1997, за художественный фильм «Белое солнце пустыни», посмертно)
  ©       КУМИРЫ ХХ ВЕКА    

Павел Луспекаев
и
его коварная госпожа Удача


После визита в Ленинград знаменитый Лоуренс Оливье говорил: "В России есть один актер – абсолютный гений! Только фамилию его произнести невозможно”...
Эта непроизносимая фамилия – Луспекаев. Позже Павла Луспекаева, уже безногого и безработного, Олег Ефремов стал уговаривать переехать в Москву и поступить в "Современник”. "Олежка, дорогой ты мой человек! Ты посмотри на меня внимательно! Да если ТАКОЕ выйдет на твою сцену, весь твой "Современник” рухнет!”…


НЕВОЗМОЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

"Аристарх, договорись с таможней!”, - усмехнулся Абдулла. Аристарх немного промахнулся, и пуля, которая должна была навеки успокоить мятежного Верещагина, только рассекла ему бровь – глаза лихого таможенника налились яростью. Этот эпизод был придуман прямо в день съемки – дело в том, что на площадку актер Павел Луспекаев явился с ножевой раной на лице (последствие ссоры с местными жителями в ближайшей пивнушке), и никакой грим не спасал…

Такой уж Луспекаев был человек: удивительно еще, что он смог дожить почти до 43 лет. Мальчишкой, в родном Луганске, он отчаянно дрался, так что однажды получил раскаленным металлическим прутом в лицо – меньше, чем в сантиметре от глаза. В шестнадцать он убежал из дома в партизанский отряд – шел 1943 год… В одном из разведовательных рейдов Паше пришлось часа четыре неподвижно пролежать на снегу, и он сильно обморозил ноги - с тех пор кровь по сосудам уже не могла проходить нормально. Ему бы сразу как следует пролечиться, да некогда было – война! А потом в ближнем бою Луспекаева тяжело ранили в руку разрывной пулей. В саратовском военном госпитале ему уже вкатили наркоз – ампутация казалась единственным способом сохранить юноше жизнь. Каким-то немыслимым усилием воли Паша выплыл из беспамятства и не позволил хирургу дотронуться до своей руки, пока тот не поклялся попробовать обойтись без ампутации. И ничего, зажила рана, даже следа на Пашиной руке почти не осталось!

Когда на ногах появились незаживающие язвы, Луспекаеву было тридцать. "Газовая гангрена, последствие юношеского обморожения ног”, - сказал врач. И на этот раз ампутации избежать не удалось. Правда, хирурги надеялись обойтись малыми потерями, но привело это только к тому, что "резать” Пашу пришлось по частям: сначала ампутировали пальцы одной ноги, через месяц – пальцы другой. Спустя некоторое время – всю стопу одной ноги. Потом – другой. Товстоногову Луспекаев написал: "Дорогой мой Георгий Александрович! Должен вас огорчить, я никогда не буду вам врать. Театр любит сильных и здоровых людей, а на меня рассчитывать нельзя”. Он мог бы вообще никогда не встать, если бы не министр культуры Фурцева: она выписала из Франции дорогущие лекарства и добилась изготовления специальных протезов.

Луспекаеву выписали обезболивающий наркотик пантопон, и около года он жил в полубреду. "Мне противно держать перо и что-то писать, но я должен записать, что в течение суток уколол что-то около 16 кубиков. Я погряз в этой мрази и хочу, чтобы быстрее наступил конец”, - записал он в дневнике и тут же решил бороться. "Люди! Я боюсь даже верить, но через три часа будет трое суток, как я сделал последний укол. Муки адовы я прошел… Терплю! Через восемь часов будет четверо суток. Вымотало страшно, ничего не ем – ослаб, ужасно устал. … Да, да! Поборол! Самому не верится! Пантопончики – тю-тю! Будь они прокляты”. Луспекаев действительно был способен на все, даже на невозможное!

1968 год. Съемки "Белого солнца” проходили под Махачкалой, в районе песчаной горы Сары-Кум. Барханы, курящиеся под порывами ветра. Никаких растений, дающих тень. Изредка пробежит, загнув хвостик, ящерица-круглоголовка - другой живности здесь нет. От гостиницы до места съемок проехать нельзя ни на чем – колеса вязнут в песке. Каждый день полкилометра туда и полкилометра обратно, черепашьим шагом, утопая в барханах! Кто-то из каскадеров смастерил для Луспекаева очень крепкую, удобную и красивую палку. На нее-то актер и опирался, вышагивая по пустыне, а еще – на плечо жены Инны. После съемочного дня Луспекаев шел на берег Каспия, разувался, опускал ноги в воду и сидел часами: боль понемногу уходила. Иногда он привязывал к тому, что осталось от его ног, металлические плавники и уплывал от берега километра на два. "Паша, а если утонешь?”, - говорили ему. "Утону – вспоминайте”. "Ты просто невозможный человек!” Впрочем, "невозможным” его называли всю жизнь.

1960 год. "Паша, - уговаривал его представитель администрации БДТ перед официальным приемом на гастролях в Варшаве, – держи себя в руках! Не пей! Совсем не пей! Паша, подумай, ведь там будет министр культуры Польши! Бога ради, давай обойдемся без международного скандала. И никаких драк – ну пожалуйста, ну умоляю! Просто сядь скоромно в уголок и молчи! Было бы идеально, чтобы тебя там вообще никто не заметил и не запомнил, ты понял меня, Паша?!” Но быть незаметным – это выше Пашиных возможностей! Попробуйте предложить остаться незамеченным Гулливеру, собирающемуся навестить страну лилипутов. И, конечно, стоило Луспекаеву войти на этот чертов прием – в светлом костюме цвета кофе с молоком, в бабочке цвета шоколада, рост непомерный, в плечах – косая сажень, глаза яркие, горячие – все, начиная с польского министра культуры, стали смотреть в основном на него одного. А после пятого тоста Паша во весь свой богатырский рост вдруг поднялся из-за стола и ... "О-о-очи че-о-о-рные! О-о-очи стра-а-астные!” Рванул на себе крахмальную рубаху вместе с бабочкой, раскинул руки! Ну не вынесла его горячая душа, потребовала песни! Впрочем, обещание свое Паша помнил твердо и от драки, равно как и от международного скандала, в этот вечер старательно воздерживался. Кончилось тем, что подрались … две польские оперные певицы. Вцепились друг другу в пышные прически (а все потому, что Луспекаев недвусмысленно подмигивал сразу обеим).

Да что там невольно спровоцированная драка оперных див по сравнению с тем, что Паша устроил на гастролях в ГДР! Немецкие актеры пригласили ленинградских коллег в гостиничный ресторан, заказали бутылочку шнапса. Луспекаев шепнул Олегу Басилашвили: "на такую компанию, да одна бутылка! У нас там еще осталось в номере-то? Принеси, будь добр”. Басилашвили принес. Паша взялся говорить тост: "В замечательном городе Берлине, чистом, красивом, где даже в гостиничных номерах – легчайшие пуховые перины”… И так далее, и тому подобное. Закончил неожиданно: "Моя бы воля, построил бы вас в ряд, вывел в чисто поле, и из пулемета, из пулемета”. Конечно, переводчик, как мог, спасал ситуацию, но вот лютого луспекаевского взгляда, устремленного на хозяев, было никак не скрыть. "Ты невозможный человек, неуправляемый, непредсказуемый, совершенно дикий”, - выговаривали потом Луспекаеву. "Ну не могу я слышать их поганую немецкую речь! - оправдывался Паша. - С самого 43 года не могу. Уж вы меня простите, дорогие мои!”.

КРОВЬ, ГОРЯЧАЯ В КВАДРАТЕ

Что может быть взрывоопаснее, чем смешение армянской крови с казацкой?! Отец Павла – мясник Багдасар Гукасович Луспекаев - был родом из Нахичаваня, мать - Серафима Авраамовна, в девичестве Ковалева – с Дона. От нее Павел взял высокий рост, стать, горластость и прямодушие. От отца - горячий нрав и неистребимую склонность к загулам. Жить разумной, размеренной, распланированной жизнью он не умел - так же, как, к примеру, не умел ходить по канату. Сама прямая линия была для него невыносима: Луспекаев передвигался исключительно зигзагами. От безудержного, безобразного разгула – к таким же безудержным слезам раскаяния, и обратно. Олег Басилашвили, друживший и соседствовавший с Луспекаевым по лестничной клетке в Ленинграде, рассказывает, как однажды уговаривал Пашу бросить пить. Тот выслушал, покивал разумно, обещал завязать. Но не прошло и нескольких часов, как Басилашвили нос к носу столкнулся с крепко выпившим Луспекаевым в ресторане. Олег Валерьянович укоризненно покачал головой, Павел взбеленился. Слово за слово, и вспыхнула страшная ссора, так что Паша даже запустил в друга невесть откуда взявшимся ножом. Слава Богу, не попал – нож вонзился в стену. Ночью Луспекаев покаянно стоял перед Басилашвили на коленях, и никакая сила не могла заставить его подняться – даром что друг-приятель уже давно все ему простил.


Таких историй про Луспекаева существует множество. Например, вот эта: 1946 год. Девятнадцатилетний Луспекаев – тощий, нелепый, невероятно талантливый студент Щукинского училища. Но однажды профессор Зубов влепил ему по мастерству вместо пятерки четверку. Оскорбленный Паша поехал скандалить к Зубову на дачу. Пока добрался – ночь на дворе. Стал стучать кулаком по воротам, переполошил соседей, кто-то выскочил с берданкой… Через час перед сердитым Зубовым коленопреклоненный Павел слезно голосил: "Отец родной, прости! Ты для меня дороже всех, я за тебя землю есть стану”, - и, недолго думая, отправил пригоршню чернозема в рот. "С этим студентом просто невозможно работать”, - жаловалась чопорная, пожилая учительница танцев. Она ведь не знала, что у Луспекаева болят ноги, и без конца делала ему замечания: "Легче, молодой человек, легче прыжок”. Павел застенчиво улыбался, басил: "Спасибо, мамаша! Постараюсь” и по-свойски хлопал ее по плечу. Он всегда и со всеми разговаривал на "ты”. Ну как такого, пусть даже очень талантливого, оставить в Москве! Да к тому же истребить южный говорок так и не удалось… Словом, Луспекаева отправили по распределению в Тбилиси – в русский драматический театр. Вместе с ним туда распределилась и молодая жена – Инна Кирилова.

Инна училась в "Щепке” на два курса старше Луспекаева и, говорят, тоже подавала большие надежды. Да только в итоге все ее силы ушли на заботы о "большом младенце”, за которого ее угораздило выйти замуж. То Паша до полусмерти напьется, то подерется с кем-то, то у него не выходит роль и он впадает в безумство ("О, дух, приди, приди!”,- кричал однажды Луспекаев, начитавшись Гетте и, конечно, восприняв историю с проданной душой совершенно буквально. Дух не явился, и Павел заплакал: "Никому-то я не нужен!”). Денег в семье вечно не хватало – даже когда Паша стал очень много зарабатывать. А еще он вечно выигрывал во всевозможные лотереи, и дом был завален всякими ненужными, но громоздкими и дорогостоящими вещами, вроде фарфоровых зверей или расписных кофемолок. "Что ж я могу поделать, если мне всегда везет!”, - оправдывался Паша. Так и жили, и рождение дочери Ларисы, по-домашнему Ляльки, мало что изменило…

Словом, Инне было не до карьеры. В Тбилиси она еще играла героинь, а вот в Ленинграде, в БДТ, куда мужа со временем пригласили работать, уже была "бабой у воды” (так в театре называют тех, кто выходит в массовке). После смерти Луспекаева ее вообще перевели в пошивочный цех, а потом и совсем уволили… Но все это позже, а тогда, в Щепкинском училище, гордая, талантливая, образованная Инна – подтянутая и строгая, с длинной косой (ни дать ни взять гимназистка дореволюционных времен) – поразила воображение Паши Луспекаева. Такие "барышни” всегда нравились ему, но Павел и представить себе не мог, что одна из них может полюбить его – большого, дикого, неотесанного… А вот поди ж ты, полюбила! А через месяц после свадьбы он, влюбленный и счастливый молодожен, благоговеющий перед своей прекрасной женой, вдруг пропал из дома на неделю. Оказалось – загулял с какой-то случайной девицей из Ростова… Просто такие - развязные, загульные, пусть продажные, зато развеселые, нравились Луспекаеву не меньше "гимназисток”. Человек крайностей, человек зигзага, что с него взять! Конечно, Паша вернулся, и валялся в ногах у жены, и бил себя в грудь, и каялся… Инна простила, как потом еще много раз прощала. А Павел частенько плакал пьяными слезами на чьем-нибудь случайном плече: "Моя Инка – святая! А я - подлец”.


Как-то раз Луспекаев три дня подряд пропускал репетиции. Товстаногов велел узнать, не приехал ли в город Пашин закадычный дружок Евгений Вестник. Оказалось, что Весник не при чем – просто Луспекаев смертельно влюбился в гастролировавшую в Ленинграде Аллу Ларионову. Вообще-то она сразила его своей зефирной, светящейся, белоснежной красотой несколькими годами раньше, еще в Тбилиси, когда приезжала туда на гастроли. Да вот только тогда ему, начинающему актеру, что называется "не светило”, а вот теперь "расклад” выходил иной, и Паша просто взял и завалился к даме сердца в гостиницу "Европейская”, да так и не выходил из ее номера все три дня. Кому-то из приятелей Луспекаев рассказал: "Я по сто раз перецеловал каждый пальчик на ее ногах”. На пробах "Бега” он влюбился в актрису Татьяну Грач. Он должен был играть генерала Черноту, она – его "походную жену” Люську. "Так, как я, никто не сможет по Парижу в подштанниках”, - убеждал Павел режиссеров Аллова и Наумова. Потом ситуация повернулась так, что на Черноту, к великому огорчению Луспекаева, был все же утвержден Михаил Ульянов.

Про Таню Ткач Павел не забыл и, договариваясь о съемках в "Белом солнце пустыни”, поставил ультиматум: "буду сниматься только вместе с ней”. Просьбу знаменитого артиста уважили, и Татьяна сыграла старшую жену Абдуллы.

БЫТЬ ЗНАМЕНИТЫМ

Впрочем, кем-кем, а знаменитым артистом до самой премьеры "Белого солнца” Луспекаев себя не чувствовал, и от этого даже страдал. Однажды в конце 1969-го года в Москве между ним и Михаилом Козаковым произошел такой, или почти такой разговор:

- Ты, Миша, знаменитость… А я популярным артистом был только однажды. Позарез нужны были деньги, ну и снялся я в противопожарной короткометражке. Думал, никто ее и не увидит! И тут в Ленинград привезли один западный боевик; все, конечно, бегали смотреть. А вместо киножурнала приклеили к нему меня: после пожара, возникшего из-за непотушенной сигареты, прямо в камеру тычу и говорю: "Это должен помнить каждый!”. В общем, на каждой репетиции шуточки: "Помним, Паша, помним. Дай, кстати, закурить”. Вот и вся моя популярность… Не везет мне! Ленинградские театралы, конечно, меня знают, но сколько их, этих театралов? Редко-редко бывает, чтобы кто-нибудь меня на улице узнал… А тебя в хороших фильмах снимают, на всю страну знаменит!
- Паша! Про тебя, между прочим, сам Лоуренс Оливье сказал, что ты – гений, а вот про меня он ничего не говорил…
- Ну да, сказал. А для миллионов зрителей я все равно считай что никто. Вот скажи: когда тебя все-все узнают, это же пустячок, а приятно?
- Да брось ты, Паша, чушь все это. Знаешь, как у Пастернака: "Быть знаменитым некрасиво… Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех…”
- Да что вы все, Юрские, Козаковы и прочие Рецепторы, чудите со своими стихами! Роли бы лучше учили! И потом, что там твой Пастернак не говори, а быть знаменитым приятно. Приятно, и не спорь! Вот смонтируют "Белое солнце пустыни”, тогда посмотрим! Может, я тоже знаменитым стану, не хуже тебя!

Прошло несколько месяцев. Мартовским, солнечным, счастливым днем 1970-го года к Козаковым приехал Луспекаев – в пальто с бобровым воротником, в широкой белой кепке-аэродроме (не даром по документам он числился армянином). В одной руке – тяжелая палка, с которой он никогда не расставался. В другой - три билета в кинотеатр "Москва”, на "Белое солнце пустыни”: "Бери дочку, Миша!” Всю дорогу Павел нервничал:
- Нет, Михаил, тебе не понравится. Вот дочке твоей понравится. Катька, тебе нравится, когда в кино стреляют?
- Успокойся, Паша, я тоже люблю, когда в кино стреляют.

Фильм начался. Верещагин на экране еще не появился, но за кадром зазвучал мотив песни Окуджавы и Шварца ("Ваше благородие, госпожа удача”). Паша просиял: "Моя темочка! Хороша?” Через несколько минут на экране крупно - ставни, сквозь щель в них – огромный глаз Верещагина. Луспекаев восторженно, как ребенок, толкает Козакова локтем: "Смотри, какой у него глаз!”

После просмотра Павел не шел – летел, почти не опираясь на свою палку: "Узнают! Все узнают!”, - ликовал он. "Теперь тебя уже никогда не забудут, - сказал Козаков, поддавшись восторженному луспекаевскому настроению. – Журналисты станут брать у тебя интервью, фотографы замучат вспышками. Привыкай”. "Да, буду привыкать”, - обещал Павел. Жить ему оставалось всего один месяц. Ни проинтервьюировать, ни сфотографировать толком его так и не успели…

…Евгений Вестник рассказывает, как той же весной 1970-го года бродил с Луспекаевым по Ленинграду. Три часа, безлюдный Невский проспект, присели на скамеечку около Гостиного двора. Павел спросил: "Палка моя нравится? Я с ней много киллометров по пустыне прошел, когда в "Белом солнце” снимался. Теперь это мой талисман. Чувствую, если потеряю, ей-богу, не смейся, умру!” Подошла компания молодых людей: "Спички есть?” "Есть. Пожалуйста”. Покурили. Шумно подошли и шумно ушли. Собрались идти и Луспекаев с Весником. "А палка?” - спросил побледневший Павел. Палки не было. Дорогой в такси Луспекаев тихо плакал.

Потом он снова уехал в Москву – сниматься у Козакова в фильме "Вся королевская рать”. Несколько сцен отсняли, потом у Луспекаева образовался перерыв в несколько дней. Михаил Козаков вспоминает, как 17 апреля в час дня Луспекаев позвонил ему из своего номера в гостинице "Минск”:

Вот сижу тут в номере модерн. Как ни повернусь, все обо что-нибудь задеваю. Мне в "Пекине” больше нравилось, просторней…

- Паша, ты где вчера был? Я тебе целый день звонил.
- А, приятелей из Еревана встретил. Потом расскажу. Скучно в номере сидеть! Сейчас Танюшке Лавровой позвоню, попрошу кефиру принести. Жаль, ты занят. У тебя какая сцена? С Ефремовым? Ну ладно, а завтра мой черед.

Через два часа кто-то пришел на съемочную площадку и сказал, что Луспекаев умер от разрыва сердечной аорты.

Ирина ЛЫКОВА
P.S. В фильме "Вся королевская рать” роль Вилли Старка сыграл Георгий Жженов. Сыграл прекрасно, но те, кто видел сохранившиеся на кинопленке разрозненные сцены со Старком-Луспекаевым, говорят, что это несравнимо…


  Источник:  КУМИРЫ ХХ ВЕКА
  Буква  Л   Знаменитости    
 

 
 
 
 
>
 
Дизайн сайта адаптирован под браузер
Google Chrome
Отзывы 2007 - 2014 © karnaval.my1.ru Хостинг от uCoz Контакты