Родился 5 мая 1906 года в Царицыне, ныне Волгоград.

В 1927 году окончил Ленинградский техникум сценических искусств, с этого же года актёр Ленинградского ТЮЗа.

С 1930 года работал в Большом драматическом театре имени Горького. Лучшие роли сыграны им в пьесах Горького: Егор Булычёв ("Егор Булычёв и другие"), Нил ("Мещане"), Нестрашный и Достигаев ("Достигаев и другие"), Двоеточие ("Дачники"), Редозубов ("Варвары").

Народность дарования, большой темперамент, романтическая приподнятость исполнения способствовали созданию ярких образов героев советской драматургии: Годун ("Разлом" Лавренева), Шадрин ("Человек с ружьем" Погодина) и другие. Актёру были близки и сатирически обличительные роли: Прокопий Пазухин ("Смерть Пазухина" Салтыкова-Щедрина), Зуб ("Океан" Штейна) и др. Значительной работой была роль Эзопа ("Лиса и виноград" Фигейреду). Снимался в кино.

Умер 21 декабря 1967 года в Ленинграде.
Похоронен на Большеохтинском кладбище в Ленинграде.

Сила жизни и игры

Сила жизни – то качество, которое подчеркивают все, кто общался с Виталием Полицеймако.

Эта «сила жизни» была во всем: и в имени, которым назвали родители 20-го(!) члена огромной семьи Полицеймако, и в его стремлении всех поддержать, и в его игре. «Театр – моя жизнь!» - неоднократно говорил он. Актер не изменил ни своему театру (Виталий Полицеймако всю жизнь прослужил в Ленинградском БДТ, ныне – Большой драматический театр имени Г.А. Товстоногова), ни своей судьбе. Он упал на сцене, успев доиграть первый акт «Варваров» и шепотом попросить партнера – молодого Бориса Васильева – увести его, невидящего, за кулисы. Это было чуть ли не в первый раз, когда попросил помощи он: поддерживать других и дарить себя всегда было его привилегией. Своими воспоминаниями о Виталии Павловиче Полицеймако делится дочь актера, продолжательница актерской династии, актриса Московского театра на Таганке М. В. Полицеймако. Марина Витальевна дала это интервью в преддверии юбилея корреспонденту сайта телеканала «Культура».

- Марина Витальевна, все, кто вспоминает Полицеймако-актера, говорят о нем как о гениальном самородке. Это действительно так или это часть продуманной легенды?

- Папа родился в Царицыне (Волгоград, - прим. ред.), в очень простой семье: его отец (мой дед) работал на фабрике «Зингер», а мама занималась только детьми и домом. Семья была очень нравственная, и к стремлению сына стать актером его родители отнеслись крайне неодобрительно. У папы был прекрасный голос, он даже пел в церковном хоре на клиросе. Но когда Виталику купили скрипку, он пустил ее по Волге – о чем и не преминул сообщить домашним. Помню, когда вышел «Эзоп» и слава отца была огромной, к нам в дом пришел один из известнейших театральных критиков. Весь такой вальяжный, с претензией одетый, исполненный чувства собственной важности… Он тут же был приглашен к ужину, мама суетилась вокруг, а он только высказывал свои замечания, а за столом вел себя… ну, на «тройку с минусом». И вот он, весь такой из себя, говорит отцу: «Ну скажите, Виталий Павлович, Вы же из такого чернозема, из такого, простите, говна… Как Вы дошли до такой Греции, до такой изысканности? Вы же из деревни…» Отец смотрел на него долго – так, как он умел смотреть, прищурившись (он вообще был близоруким), а потом сказал: «Вы знаете, мне кажется, что мы с Вами оба изменили своему классу». И больше ничего не сказал.

- Он репетировал дома?

- Он очень скрупулезно читал и учил тексты. В 8 утра, после душа, сидел, зажав голову руками и держа на коленях текст роли. А потом шел на репетицию. Такого, чтобы отрабатывал слово, жест – не помню. У него была феноменальная наблюдательность – не только актерская, но и крестьянская: приметливость такая. Так что работа шла 24 часа в сутки. Хотя он никогда не приносил шлейф роли домой.

- Он прислушивался к Вашему мнению, мнению близких?

- Он очень трепетно относился к тому, что говорила мама – а она делала очень тонкие замечания. Родители были фантастической парой: папа – весь «Волга, ширь и чернозем», и мама – европейски образованная женщина, дочь немецкого еврея, убитого в дверях своего дома, когда он защищал жену и дочь во время еврейского погрома. Мама была очень музыкальной, прекрасно пела. Ей очень мешала фамилия, - Фиш, - но менять ее она не хотела. И просто отошла в папину тень. Очень гордая была – и очень талантливая: писала стихи, расписывала доски… Оказавшись в эвакуации в Кирове, мама окончила курсы медсестер и работала старшей сестрой в госпитале. Она собирала фарфоровые фигурки, и когда отец широким жестом говорил пришедшим гостям: «Бери, что хочешь!», закрывала собой свою хрупкую коллекцию.

- Щедрость и огромная доброта – это тоже осталось у всех в памяти… Марина Витальевна, когда в БДТ пришел Георгий Александрович Товстоногов, он отозвался о Виталии Павловиче как об актере очень мощном, но с многочисленными штампами в игре. Но его друзья и коллеги говорили с точностью до наоборот – что его актерская палитра была просто огромной…

- У Георгия Александровича был свой взгляд, свое мнение. Папа умел перевоплощаться на сцене удивительно. Он же ведь был некрасивым, но мог стать красавцем. Его Карандышев…

- Карандышев? Виталий Полицеймако - Карандышев?

- Да… Он играл Карандышева страстным, отстаивающем право на свою любовь. Еще был Шут у Козинцева в «Короле Лире», роли в пьесах Зорина, Симонова… С Константином Симоновым папа дружил. Эта дружба перешла мне по наследству: я поддерживаю очень теплые отношения с Алексеем Константиновичем. Что касается Товстоногова… Георгий Александрович видел рисунок ролей по-своему, и это его право как режиссера, естественно.
История «Эзопа» как спектакля была очень интересной. На предварительной читке пьеса очень понравилась, ее стали обсуждать, но все стали говорить, что «у нас нет Эзопа». И тогда встал Георгий Александрович и сказал: «Как это нет? А Полицеймако?» И тогда наступила тишина… Папа сам был ошеломлен: с приходом в театр Товстоногова ему, мощному ведущему актеру, избалованному вниманием публики, поручались роли буквально на 2-3 слова. Он очень переживал, но молчал. Как всегда, пунктуальнейше ходил на все репетиции, учил текст, был очень собран. Скандалов не было совершенно.

- У Виталия Павловича не возникало желание уйти из театра?

- Ни-ко-гда. Его приглашали, уговаривали, говорили, что в Александринке он будет востребован и устроен… Но отец ни в какую не соглашался. Мне кажется, это проявлялась присущая ему во всем верность. Одна жизнь – один театр.

- Советский театр, перефразируя известное выражение, был больше, чем театр. С одной стороны, он выполнял риторическую функцию, «социальный заказ» власти, и находился под бдительным присмотром. С другой – на сцену можно было «протащить крамолу»: имеющие уши да услышат. В «Эзопе» затрагивается тема личной свободы и несвободы, и во многих репликах Виталия Павловича – например, «где ваша пропасть для свободных людей?» - велико искушение увидеть нечто большее, чем слова роли. Он ощущал свою личную свободу - или ее отсутствие?

- Отец был членом партии, но, как мне кажется, никогда не думал о себе как об «официальном лице». Он помогал огромному количеству людей, помогал евреям, к нам приходили его друзья, вернувшиеся из лагерей… Папу неоднократно вызывали в Смольный и говорили: «Виталий Павлович, Вы нам мешаете!» Но это его не останавливало. Чувство справедливости у него было – врожденное, что ли. То, что принято называть «народной правдой» - он мог бы считаться ее олицетворением.

- Были ли роли, о которых он мечтал, но не смог сыграть?

- Он хотел очень сыграть Отелло. Но - не сложилось, и со временем он перестал об этом говорить.