Наверное, не бывает художников, чью личную биографию можно было бы полностью свести к биографии творческой. В их жизни всегда что-то происходило, помимо создания шедевров. Они учились и поступали на службу, женились и разводились, переезжали с места на место, обзаводились детьми и хозяйством, теряли родных и обретали друзей. Другое дело, что события личной жизни великих людей, как правило, интересуют нас всего лишь как неизбежное сопровождение, фон их творчества. И тогда, пытаясь составить хронологию их жизни, биографы волей-неволей рассказывают не о человеке с его слабостями и страстями, а о художнике с его провалами и достижениями.

Не таков Гоген. Его жизнь сама по себе могла бы стать сюжетом для увлекательного романа. Конечно, вряд ли бы кто-нибудь заинтересовался историей успешного биржевого маклера, который, ради того чтобы писать любительские картины, внезапно отказался не только от прибыльной работы, но и от сложившейся семейной жизни с любимой женой и пятью детьми, если бы после него не осталось множества великолепных живописных работ. Но все же его история увлекательна и сама по себе, а не только как фон к процессу создания многочисленных шедевров.

Да, жизнь Гогена была бурной и трагической. Он скитался по всему свету, пытаясь обрести пристанище то в чопорной Дании, а то и в дальних экзотических странах. Он большую часть жизни прожил в разлуке со своей семьей, которую не мог содержать, при этом едва ли не на каждом новом месте заводил любовницу, не брезгуя и походами к проституткам. Он быстро обзаводился друзьями и даже поклонниками, нередко злоупотребляя их благосклонностью, и бросал их или ссорился с ними самым жестоким образом, часто демонстрируя при этом не лучшие человеческие качества.

Всю свою жизнь художника Гоген находился в конфронтации с окружением, боролся с нищетой и тяжелыми болезнями, но находил в себе силы и энергию не сдаваться, искать нового пристанища, надеяться на лучшее и писать волшебные картины.

Детство и юность

А началось все в год очередной французской революции, когда была свергнута Июльская монархия и установилась Вторая республика. В 1848 году в Париже, в семье редактора либеральной газеты «Насьональ» Кловиса Гогена и его молодой жены Алины, урожденной Шазаль, родился сын.



Его бабка по матери Флора Тристан была незаконной дочерью богатого испанского полковника, перебравшегося в Перу и скоропостижно скончавшегося, не оформив ни брака, ни завещания. Флора вышла замуж за гравера Шазаля, но вскоре бросила и его и детей, провозгласила себя свободной женщиной, имеющей право на эмансипацию. После нескольких лет скитаний по Европе она отправилась к родственникам в Перу в расчете получить часть наследства своего отца. Однако незваная чужеземка со спорными правами не вызвала сочувствия у других наследников, и ей было предложено лишь небольшое содержание. Пришлось несолоно хлебавши возвращаться на родину, где вскоре она подверглась нападению бывшего мужа, который лишь чудом не убил ее выстрелом в грудь.

Ее дочь Алина, будущая мать Гогена, воспитывалась бабушкой и слышала много рассказов о Перу и богатых родственниках, там проживающих. Поэтому в 1849 году, когда политическая обстановка во Франции начала стремительно меняться, они вместе с мужем, решившись на добровольное изгнание, отправились в Латинскую Америку. К несчастью, Кловис Гоген по дороге скончался, и Алина с двумя детьми (Мари, сестра Поля, была на год его старше) продолжила путь в скорби и растерянности.

Вопреки ожиданиям дон Пио Тристан, брат деда Алины, принял неожиданную гостью сердечно, с полным сочувствием к ее злосчастной судьбе, и маленький Поль несколько лет прожил в роскошном доме дона Пио. Его раннее детство прошло в экзотической многокрасочной стране с теплым солнечным климатом. Похоже, что яркие детские впечатления много лет дремали в его душе, чтобы в конце концов найти выход в многоцветной декоративности его картин.

Однако благоденствие длилось недолго. В Перу разразилась гражданская война, не сулившая ничего хорошего семье Тристан: старшая дочь дона Пио была замужем за действующим президентом. И в 1855 году, когда войска повстанцев вошли в столицу, Алина с детьми отправилась назад во Францию.

После Перу Франция показалась Полю блеклой и холодной. Ему было трудно общаться со сверстниками, поскольку он плохо понимал и говорил по-французски — в доме дона Пио, естественно, разговаривали на испанском. Ребенок рос хмурым, рассеянным и замкнутым, школьные предметы его мало интересовали, он предпочитал в одиночестве предаваться своим мечтам. Неуживчивый характер в сочетании с напором внутренней энергии едва ли не всю его жизнь отравлял отношения Гогена с окружающими.

Окончив пансион, Поль завербовался в морской флот и уже в 1865 году отправился в свое первое плавание помощником офицера на трехмачтовом торговом судне «Лузитано», направлявшемся в Рио-де-Жанейро. Еще через три года, успев совершить кругосветное плавание, он поступил на службу в военно-морской флот, плавал в Средиземном море, получил наследство после смерти матери, попал в госпиталь, пересек Северный полярный круг, участвовал в военных действиях против Пруссии и, наконец, в 1871 году освободился от военной службы и приехал жить в Париж.



В оковах повседневности

Десять лет парижской жизни Гогена выглядят вполне благополучными. Он поступил на службу биржевым маклером, познакомился с молодой датчанкой Метте Гад и женился на ней в конце 1873 года. Послевоенная Франция переживала экономический подъем, биржевые курсы росли, и Гоген очень неплохо зарабатывал. Современные исследования архивных документов слегка поколебали легенды о его баснословных прибылях в этот период, но так или иначе семья жила в достатке, регулярно переезжая во всё лучшие квартиры. Один за другим рождались дети, а Гоген даже мог себе позволить постоянно покупать картины современных художников, которые, впрочем, тогда стоили совсем дешево. Эта дешевизна аукнется впоследствии самому Гогену, когда он будет пытаться продать свои произведения.


Пока он начал развлекаться живописью как любитель. В одной из картинных галерей он встретился с Писсарро, который к тому времени уже считался патриархом среди импрессионистов, и стал у него учиться. Через Писсарро Гоген познакомился и с другими непризнанными членами группы. Нельзя сказать, что он разделял интерес Моне, Ренуара, Сислея к изображению мимолетностей и текучестей, но их светлая палитра, безусловно, на него повлияла. Гоген участвовал в выставках импрессионистов, вызывая как непонимание критиков, так и ревность многих собратьев со стажем.

При этом он продолжал вести жизнь преуспевающего биржевого маклера, зарабатывал кучу денег, приучил жену к роскошной жизни... и становился все более мрачным и нелюдимым. Он тяготился жизнью буржуа, чувствовал себя чужим в обществе, полном условностей, и страдал от необходимости проводить много времени на бирже, как этого требовали его профессия и необходимость содержать большую семью. Освобождение от оков повседневности он видел в живописи, а потому отдавался ей со всей нерастраченной энергией своего сильного характера.

Напряжение в его душе нарастало, и наконец наступила неожиданная развязка. В начале 1883 года, вскоре после биржевого краха, потрясшего всю Францию, Гоген объявил жене, что он уволился с биржи и отныне будет заниматься только живописью.

Предназначение

Это был очень резкий поворот в жизни. Метте не могла понять мужа. Достичь успехов, сделать карьеру, обзавестись четырьмя (!) детьми (а вскоре родится и пятый) и разом все бросить? Как жить дальше? На какие деньги? Солидный биржевик, за которого она вышла замуж десять лет назад, оказался натуральным безумцем.

Для Гогена наступили тяжелые времена, и, забегая вперед, можно сказать, что они так и не закончились до самой его смерти. Сбережения таяли на удивление быстро. Картинами и раньше-то невозможно было заработать на жизнь, в чем смогли убедиться на своем горьком опыте его многочисленные знакомые — импрессионисты. Сейчас же, в пору кризиса, живописные работы продавались совсем плохо. Но Гоген вопреки всему верил в свое предназначение, и эта вера была его единственной поддержкой на всю оставшуюся жизнь.

Некоторое время он еще пытался найти заработок: пробовал себя в роли коммивояжера в Дании, куда Метте с детьми переехала, чтобы жить у своих родных, работал расклейщиком афиш и администратором вокзала, но в конце концов бросил все эти бесплодные попытки и полностью посвятил себя тому, к чему лежала душа.

Дело осложнялось тем, что группу импрессионистов раздирали ссоры, и Гоген не смог остаться в стороне. Он поссорился с Сёра, чем навлек на себя неудовольствие своего бывшего наставника Писсарро, который в ту пору поддерживал Сёра и Синьяка. Давно подорванная дружба прекратилась, а вместе с ней закончился и период ученичества. Теперь Гогену предстояло самостоятельно выразить на холсте то, что много лет невнятно звучало в недрах его души.

В поисках пристанища, дешевой жизни и подходящей натуры летом 1886 года Гоген отправился в Бретань, самобытную западную провинцию Франции. В маленьком городке Понт-Авен он поселился в пансионе мадам Глоанек, где уже жили несколько художников.

Унылый равнинный пейзаж, патриархальность быта и полная легенд история привлекали Гогена. Он проникал в новый для него мир, отличавшийся какой-то первозданностью, писал старые хижины, размышлял о живописи. Здесь, в Понт-Авене, начала складываться оригинальная творческая манера художника. Он стал больше работать по памяти, а не с натуры, по его собственным словам, «синтезируя» картину, а не просто воспроизводя увиденное. На его холстах появились четкие контуры, окаймляющие формы, написанные крупными цветовыми пятнами. «Линия — это способ подчеркнуть идею», — писал он. Во времена моды либо на прилизанную салонную живопись, либо на дробные импрессионистические мазки и «точки» пуантилистов такая линеарность и склонность к обобщенной форме выглядели явным новаторством.

На следующий год Гоген отправился в Панаму в расчете поработать под началом мужа своей сестры, однако их отношения не сложились. Он нанялся землекопом на строительство Панамского канала, однако компания-владелец приближалась к банкротству, и Гогена вскоре уволили. Скромный заработок он потратил на переезд на остров Мартиника, где вновь начал писать, вдохновленный экзотической природой и жизнью туземцев.

Однако Мартиника вовсе не была земным раем, и Гоген тяжело заболел — одновременно дизентерией и малярией. Почти месяц он находился в горячечном бреду между жизнью и смертью, страдая от тяжелых болей в желудке и печени. Вернуться во Францию удалось только благодаря помощи друзей, продавших во Франции несколько его работ и переведших ему деньги.



Время синтеза

Первые истинные шедевры Гоген создал в следующем, 1888 году, когда вновь отправился в Понт-Авен. То, к чему он интуитивно шел, было сформулировано в виде целого направления живописи его младшими коллегами художниками Анкетеном и Бернаром. Они тоже изображали предметы в виде ярких цветовых пятен, отделенных друг от друга подчеркнутыми контурами. Это дало основание одному критику объявить Анкетена ни много ни мало как главой новой художественной школы — «клуазонизма» (от фр. cloison — перегородка). Гоген «понял смысл своих исканий, увидел цель, до сих пор не вполне ясную, к которой он шел ощупью, сомневаясь» (А. Перрюшо). Кстати, впоследствии Бернар будет неустанно упрекать Гогена за «кражу» идеи.

Гоген переживал счастливый творческий подъем. Обретенная в мучительных поисках форма оказалась одухотворенной новыми идеями. Богатая мистикой бретонская традиция воспринимала фантастическое как реальное, и Гогену, уже пропитавшемуся духом этой провинции, удалось «синтезировать», соединить в цельные художественные образы легенду и действительность. Знаменитое «Видение после проповеди», как и написанные в следующий приезд «Желтый Христос» и «Зеленый Христос», демонстрируют зрителю бретонских прихожанок, переживающих евангельские и библейские события как подлинные явления собственной жизни. Странно томящее таинственное чувство, которое исходит от картин, и утонченная декоративность линий и цветовых пятен навсегда станут фирменной особенностью живописи Гогена.

Осенью того же года Гоген поддался на уговоры Ван Гога, с которым познакомился незадолго до этого, и перебрался к нему в Арль, небольшой город на юге Франции. Два месяца, проведенные вместе, привели к трагическому разрыву, после того как Ван Гог в припадке угрожал Гогену опасной бритвой, а потом ею же отрезал себе кусок уха. Впрочем, эта история, свидетелей которой не существовало, известна исключительно со слов самого Гогена, который по прошествии лет стал излагать ее в более выгодной для себя версии.

Так что до конца непонятно, что там произошло, но так или иначе Гоген спешно уехал из Арля, оставив истекающего кровью приятеля на попечение врачей и полиции.

Несколько лет Гоген пытается работать то в Париже, то снова в Бретани. Он участвует в выставках, с грехом пополам продает кое-какие работы, ссорится с очередным из своих друзей — на сей раз с Эмилем Шуффенекером, предоставившим ему кров в Париже. Художника не покидает мысль о дальних странах, где он мог бы свободно творить на лоне первозданной природы среди чистых душой дикарей. Вдалеке от буржуазной цивилизации, растлевающей души и губительной для истинного таланта, он надеялся обрести утраченный земной рай и создать шедевры, возвращающие человечество к его истокам.

Сначала в качестве места назначения Гоген наметил Мартинику, но, видимо, воспоминания о тяжелой болезни были настолько мучительны, что его мечты обратились к другой французской колонии — Таити. Денег, как всегда, не было, и Гоген провел сложную комбинацию. Он поднял на ноги всех своих друзей, не постеснявшись обратиться даже к Писсарро, отношения с которым были давно испорчены, организовал с их помощью распродажу своих картин, сопровождаемую публикацией доброжелательных материалов в прессе (сегодня это назвали бы PR -кампанией). По словам Писсарро, Гоген заставил выбрать себя гением, действуя при этом пошло и ловко.

Одновременно Гоген направил в Министерство народного образования и изящных искусств прошение отправить его на Таити с официально оплачиваемой культурной миссией.

Прошение было удовлетворено, распродажа принесла неплохой доход, и весной 1891 года Гоген отправился в путешествие. Горизонтам, которые манили его, было суждено стать новыми горизонтами европейской живописи.

В поисках мифа

В определенном смысле Гоген не гнался за экзотикой. Его не тянуло к непривычному или к необычному, напротив, он пытался вникнуть в жизнь туземцев, писать простые бытовые сцены вроде рубки дерева или отплытия в море. «Он писал маорийцев в повседневности их будничной жизни, самой простой жизни, той, мысль о которой неотвязно владела им, как неотвязно владеют сознанием некоторые мифы — миф утраченного детства, потерянного рая. Оба эти мифа как бы слились для Гогена» (А. Перрюшо).

И красота этой естественной жизни не замедлила проявиться в его картинах, тем более что выработавшаяся к тому времени авторская манера способствовала их утонченной декоративности. За примерами далеко ходить не надо: знаменитые «Почему ты ревнуешь?» и «Пейзаж с павлинами», которые может увидеть каждый посетитель московского музея им. Пушкина, были написаны как раз в этот период.

Но собственного рая Гоген не обрел и здесь. Маорийцы уже успели подвергнуться тлетворному влиянию цивилизации, колониальные власти вызывали у художника раздражение, здоровье подводило, а денег, как всегда, не было даже на лечение. Он пал духом.

По совету стариков туземцев, с которыми он успел сдружиться, Гоген взял в дом «вахине», женщину, ставшую не только его любовницей, но и моделью для многих картин. Но желанная безмятежность духа не приходила. Гоген добивается у правительства права на репатриацию и в 1893 году возвращается во Францию с четырьмя франками в кармане.

Мятущаяся душа художника вновь не обрела покоя на родине. После пары лет скитаний между Парижем и Бретанью он опять решает вернуться на Таити. На сей раз ему не удалось повторить успех предыдущей распродажи. Несмотря на растущую известность в артистических кругах, специально устроенная выставка не принесла ему желанного дохода. Тем не менее в 1895 году он снова уезжает из Франции, чтобы уже никогда туда не вернуться.


Его второй таитянский период с полным правом можно назвать трагическим. Проблемы со здоровьем усугубились венерической болезнью, экземой и серьезной травмой ноги, которую он получил в случайной стычке с бретонскими крестьянами. Безденежье стало хроническим. Из «очень короткого и очень страшного» письма Метте он узнал о смерти дочери и ответил жене так, что она навсегда прекратила переписку.

Гоген, по его собственным словам, «утратил всякую надежду» и попытался покончить с собой. На его счастье, принятая им доза мышьяка была слишком большой и вызвала сильную рвоту, очистившую организм. Но здоровья эта история ему не прибавила.

В это время во Франции работы Гогена постепенно начинают пользоваться спросом. Деньги от их продажи друзья пересылают художнику. В 1900 году он даже заключил договор с торговцем картинами Волларом, по которому тот обязался выплачивать ему ежемесячное денежное пособие в обмен на 20–25 картин в год. Деньги, правда, были небольшими, а обязательства серьезными, особенно если учесть, что состояние здоровья иногда не позволяло Гогену заниматься живописью по полгода.

Тяга к перемене мест не оставляла художника до конца жизни, и в 1901 году он перебрался на Маркизские острова, где практически немедленно вступил в конфронтацию с властями и местной католической миссией и даже попал под суд за клевету на губернатора. Здоровье ухудшилось настолько, что временами он уже не мог ходить и был вынужден купить лошадь и двуколку. 8 мая 1903 года его жизнь оборвалась от сердечного приступа. Впрочем, не исключено, что он ускорил свой конец, впрыснув слишком большую дозу морфия, чтобы облегчить боль.

На его мольберте осталась картина на неожиданный для тропиков сюжет: «Бретонская деревня под снегом». Дальние страны манили Гогена, где бы он ни находился.