Анатолий Васильевич Эфрос еще при жизни стал легендой российского театра. Его спектакли на сценах ЦДТ, Ленкома, МХАТа, Театра на Малой Бронной, Театра на Таганке поражали современников своей оригинальностью и самобытностью. Эфрос был просто не способен поставить тот или иной спектакль так, как ставили раньше: «Я могу поставить лишь так, как сегодня чувствую сам». И потому его спектакли, всегда отражали состояние современного общества, даже если Эфрос брался за постановку Шекспира или Мольера, Гоголя или Тургенева, Толстого или Чехова… Он был истинным Мастером, он всегда стремился к гармонии, а это, по его определению, — «величайшее беспокойство, выраженное совершенно».

«Режиссер — это поэт, только он имеет дело не с пером и бумагой, а слагает стихи на площадке сцены, управляя при этом большой группой людей», — так определял Анатолий Эфрос главную особенность своей профессии. Среди самых известных спектаклей, поставленных Анатолием Эфросом — А. Чехов «Три сестры»; А. Арбузов «Счастливые дни несчастливого человека», «Сказки старого Арбата»; У. Шекспир «ромео и Джульетта», «Отелло»; В. Розов «Брат Алеша», «Ситуация»; Ж. Б. Мольер «Дон Жуан»; Н. В. Гоголь «Женитьба»; И. Тургенев «Месяц в деревне»; Т. Уильямс «Лето и дым» и многие другие.

«Трудно создать существо той жизни, в которой получаешь удовольствие от утреннего умывания, от завтрака, от того, хочется идти на работу или нет. Собственно, это и есть мелодия жизни... Надо, например, выйти к столу детьми, то есть в собственном поведении найти незамутненность. Вспомнить эту незамутненность - ведь она была...» Созданием этой самой чистой мелодии всю жизнь и занимался человек и режиссер Анатолий Эфрос.

Анатолий Васильевич (Исаевич) Эфрос (1925-1987). Выдающийся театральный режиссер ХХ века. Выдающийся настолько, что театральная критика время его творчества называет Великой эпохой Эфроса. Эфрос был необычен работой с актерами, отношением к литературе, самому спектаклю. С ним было настолько интересно работать, он так завораживал процессом творения спектакля, что само действо спектакля превращалось в жизнь, а после многие актеры не могли работать с другими режиссерами и не могли простить Эфросу его невнимания впоследствии. Хотя это удел всех режиссеров - кому-то дать роль, кого-то оставить без работы, кого-то считать «своим» актером, а кого-то не замечать. И Александр Калягин, и Анастасия Вертинская в один голос говорят о творчестве с Эфросом так: «Мы все вместе были вовлечены в какую-то увлекательную творческую игру. Так незаметно режиссура Эфроса проникала и растворялась в нас». По признанию самого Мастера у него было два любимых актера - Лев Дуров и Ольга Яковлева. Но помнят его не только они, помнят и чтят все, кто служит в театре или любит его вечное искусство. Творческая судьба Анатолия Эфроса была непростой. Ему не довелось стать режиссером какого-то одного, своего, театра. Пришлось поработать во многих. Причем, куда бы он ни приходил - в Центральный детский театр, в Театр на Малой Бронной - публика начинала штурмовать театральные кассы. Люди шли, прежде всего, не в именитый театр, не на актерский состав, они шли на Эфроса, на его постановки. Собственно, такое положение вещей вполне соответствовало представлению самого мастера: «Театр - это режиссер, имеющий определенные художественные идеи, а также группа его актеров, способных поверить и увлечься ими»,- писал Эфрос. Никому так, как Эфросу, не удавалось увлекать своими собственными идеями артистов, для каждого из которого было счастье встретиться с ним в работе. Анатолий Эфрос как никто другой умел гениально рисковать, игнорируя рамки амплуа. Он часто побуждал актеров идти наперекор специфике их фактуры и темперамента. Без Эфроса не было бы такого Дон Жуана и такого Отелло, какими их сыграл Николай Волков. Без работ в эфросовских постановках будут неполными биографии Олега Даля и Андрея Миронова, Валентина Гафта и Леонида Броневого, Станислава Любшина и Анастасии Вертинской, Аллы Демидовой и Юрия Богатырева, Валерия Золотухина и Владимира Высоцкого, других уникальных актеров. Постановки Эфроса отражали современность. О современности и проблемах интеллигенции у него могли говорить даже Мольер, Шекспир и Пушкин.

«Как научить актеров не повышать голоса за кулисами?»,- спрашивал Эфрос. Его собственная политика в театре была примером для наблюдательных. «Моя система отношений <...> не на кнуте, а на человеческом контакте. Самое плохое, когда начинают гулять нервы. Надо всеми силами создавать покой». Самым главным условием для работы мысли, созидания чего-либо для Эфроса был покой. «...Я догадался, наконец, что укорачивает нам жизнь. Нет-нет, не то что... мы страдаем из-за неуспеха или непризнания. И не из-за интриг укорачивается наша жизнь, а из-за шума. Не того, что на улице... не этот шум мне шумен, а тот, что, допустим, был, когда я пытался в маленьком зале сегодня смотреть законченный мной фильм. В нем разговор шел о вещах, пожалуй, важнейших... Но за тонкой стеночкой... все два часа болтали девчата... Они болтали не от дурного характера, а от незнания, что это мучит сейчас тех, кто в зале... И в театре я ежедневно борюсь с голосами на лестнице или где-то в администраторской. Они почему-то звучат так отчетливо и именно в тех тихих местах, когда на сцене страдают... Иногда где-то вне зала идет оживление такое, что, кажется, выйдешь и что-то увидишь... ведь зачем-то так громко кричали, ведь делали что-то! Но нет... Кричали просто от неумения соизмерять смысл собственной работы и звук. Ольга Яковлева: «Товстоногова боялись, Гончарова боялись, Любимова боялись - размажет по полу. Сделает раба. А Эфроса не боялись… и если бы была другая (жизнь), … все равно меня очаровал бы именно этот режиссер. И никакой другой. Ну что можно было понять в театре, когда тебе только двадцать один год? Но когда у нас в «Ленкоме» появился Анатолий Васильевич и заговорил своим языком, странно шмыгая носом, причесываясь двумя пальцами, то театр стал очень ясным и очень веселым занятием».

Анатолий Эфрос проработал в Центральном детском театре 10 лет и за это время сумел, как последствии делал везде, создать труппу артистов-единомышленников. Эфрос считал самым хорошим днем своей жизни, когда он был принят в Центральный детский театр и где он узнал, что такое содружество. Затем – в начале 60-х - был «Ленком», откуда Эфрос ушел после постановки чеховских «Трех сестер», осужденных и запрещенных тогдашней властью. Эфрос предпочитал не заниматься политикой, не трогать вопросы цензуры. Но аполитичность тоже считалась преступлением. И режиссеру вменили в вину не только аполитичность, но еще и смехотворное обвинение в «искажении классики». Такого человека, разумеется, нельзя было держать во главе идеологического учреждения, каковым считался театр. И в середине 60-х Эфроса сослали из главных режиссеров в Театр на Малой Бронной - в так называемые «очередные режиссеры». В Драматическом театре на Малой Бронной, Эфрос создал свои шедевры - «Женитьба», «Отелло», «Ромео и Джульетта», «Месяц в деревне». Эфрос ставил и во МХАТе - «Мизантроп» и «Живой труп». Последним театром Эфроса стала «Таганка». В начале 80-х годов Юрий Любимов отказался возвращаться из-за границы в СССР, был объявлен предателем родины и лишен советского гражданства. Театр на Таганке остался без признанного лидера. В 1984 году Эфросу предложили возглавить Театр на Таганке. Тем самым, казалось, будет успокоена избалованная и строптивая труппа театра, а также продемонстрирован либерализм власти по отношению к недавно опальному Эфросу. Как всегда, отдаленный от политики, Эфрос предложение принял. На этом дружеские отношения двух режиссеров оборвались. Несколько известных актеров «Таганки» демонстративно покинули труппу театра, когда туда пришел Эфрос. Композитор Владимир Дашкевич: «Когда он уходил на Таганку, то сказал мне: «Знаешь, почему я буду ставить спектакль «На дне»?» И сам ответил: «На Бронной я чувствовал себя на дне, и артисты на Таганке без Любимова, чувствовали себя так же». Театр на Таганке завершил один из своих жизненных этапов вместе с режиссурой Эфроса. Анатолий Васильевич старался ничего не менять в работе театра, хотел сохранить его стиль. Эфроса не стало после очередного сердечного приступа. После его смерти Театр на Таганке уже не мог оставаться прежним. Труппа распалась на две части. Ольга Яковлева: «Этого, я думаю, никогда бы не произошло, если бы три года там не проработал Анатолий Эфрос. Тогда бы не родилось в труппе никакого инакомыслия, не было бы никаких побуждений к защите собственного достоинства и прочих мелочей».

Анатолий Эфрос много работал с драматургией Виктора Розова. Он поставил в ЦДТ еще не одну его пьесу. С пьесы Розова «В день свадьбы» начался новый период его жизни в «Ленкоме». В Театре на Малой Бронной он тоже поставит розовскую «Ситуацию» и спектакль «Брат Алеша» (инсценировка Розова по роману Достоевского «Братья Карамазовы»). Розов и Эфрос совпадали жизненной интонацией, устремлением любить жизнь. Анатолий Эфрос – Розову: «Я думаю, вы очень чувствуете, как человек, пока проживает жизнь, забывает свою юность, свое детство. А, в общем, юность и детство - самые прекрасные моменты... Вот, собственно, детство: юмор и улыбка. Человек рождается с улыбкой к другим людям. Он может отозваться на шутку и улыбается... Потом человек «заскорузневает», в результате одевает на себя такую крокодиловую кожу, какие-то доспехи. Потому что жизнь - непростая вещь, и он учится соотноситься с жизнью, защищаться. И это приобретательство, о котором вы пишете, тоже есть защита - чтобы встать на ноги; чтобы быть, как все. В глазах у него появляется твердость. Я совершенно не перевариваю людей, у которых в глазах - твердость. Мне кажется, нужно быть цельным человеком, нужно быть человеком долга, дела, любви к профессии, любви к ближнему, и в этом проявлять необычайную твердость. Щиты нужно очень умело выставлять, а то они становятся основным; становятся кожей человека. Посмотришь на человека, а у него в глазах - щит... Люди порой в силу многих обстоятельств жизни теряют человеческий облик. А мне кажется, что вы в своих пьесах говорите самую простую, нормальную вещь: что нужно не терять человеческий облик...»

Театр Эфроса разговаривал со зрителем на общепонятном языке. Всякий раз режиссер точно знал, что именно он хочет сказать обществу. В постановках Эфроса артисты, практически, не размалевывали себя, декорации были минимальны, чтобы не отвлекать зрителей от сюжета и персонажей, а говорили артисты на сцене нормальными голосами с нормальными интонациями. Причем и тогда, и впоследствии Эфрос не особенно заботился - о чем говорят герои пьес. Он показывал - что происходит между ними, какие истинные мотивы (не слова) движут персонажами. Отсюда возникала необыкновенная психологическая глубина эфросовских постановок. Каждую новую работу его ждали и каждая становилась событием театральной жизни не только Москвы и России. Эфроса знал и высоко ценил весь театральный мир. Его приглашали на постановки в Японию и США. Анатолию Эфросу принадлежит и открытие нового телевизионного театра - телепостановки лермонтовского «Героя нашего времени» с Олегом Далем в роли Печорина и булгаковского «Мольера», в главной роли с Юрием Любимовым.

Александр Калягин об Анатолии Эфросе:

«А потом раздался телефонный звонок, его звонок с предложением попробовать Гамлета… Это было нечто невероятное, из ряда вон выходящее. Ну, как если бы тебе позвонил сам Господь Бог и предложил первую роль мирового репертуара. Эфрос был для меня театральным богом. А тут он звонит и говорит: Гамлет! Я так прижимал трубку к уху, что пот тек, я что-то мычал. Повесив трубку, отойдя от телефона, начал сомневаться: а не пригрезилось ли мне это всё — звонок Эфроса! Гамлет!

Гамлета я так и не сыграл. Но вот сейчас об этом даже не жалею. Наверное, так и надо было: не сыграть эту роль, а испытать счастье тех репетиций. А репетировать с Эфросом для меня было именно счастьем. Бывает, что мужчина встречает женщину и говорит: я вас ждал всю жизнь! Так у меня было с Эфросом. В моем отношении к нему была влюбленность. Мне все в нем нравилось: как он складывает губы, как жестикулирует, как смахивает слезы. В этом смысле я, наверное, самый счастливый человек, счастливее его многолетних учеников, потому что в его присутствии я ощущал не только радость творчества, но и биологическую радость от присутствия любимого человека».
«…При этом хитрец Эфрос так незаметно отпускал вожжи, что все актеры оставались в уверенности, что это они все сочинили. А Эфрос только смеялся. И показывал… Он выскакивал на сцену, и иногда казалось, что ему просто хочется включиться в нашу игру, как ребенку. Но его показы были невероятными. Его показы стали театральной легендой. Один раз в сложный момент, когда у меня не получалась сцена, я просто буквально повторил его показ. Тогда Эфрос, отведя меня в сторону, сказал: «Саша, не пытайтесь никогда меня показывать. Вы меня не переиграете. Нет ни одного актера, который меня бы переиграл. Я показываю лучше всех». И добавил: «Даже Дуров меня не может показать!» И он был прав. Он был гениальный показчик. Режиссерский показ — особая статья. Режиссер показывает суть, взрыв сцены, попутно раскрывая характер. Так что «показывать» показы Эфроса было глупо. И губы у тебя не так складываются, и мышцы не те, и ты еще не прожил то, что он просит, но пытаешься пойти за ним, потому что режиссер так убедителен и так здорово показывает.
Но он понимал, как мне тяжело. Вот это знание человеческой, актерской природы, этой, как бы сказать, женской природы актера!.. Он все понимал про актеров и про меня тогда понял, что нельзя давить этот тюбик. Нельзя, потому что не выдержит организм… Сергей Бархин, рассказывая, чем для него был Эфрос, сравнил себя с девочкой, которая стоит у стенки в танцевальном клубе и смотрит на красивого парня, и хочет танцевать только с ним. А потом он уходит, больше его нет и никогда не будет. И тебе уже все равно, кто тебя пригласит…»