18 мая 2010 года исполнилось сто лет со дня смерти знаменитой Полины Виардо – певицы, чье имя оказалось знаковым в том числе и для русской культуры: многолетний роман с Иваном Тургеневым сделал Виардо для России, для русского самосознания чем-то значительно большим, чем просто выдающейся примадонной своего времени.

«После первого ее вы хода на сцену стало понятно, что миру явилась блестящая драматическая певица. И она навсегда заняла место среди прославленных знаменитостей эпохи... Это не просто замечательная певица, чья музыкальная образованность составила бы достоинство и предмет гордости любого маэстро, а божественная колоратура достигала небывалых высот: она была одной из самых красивых и умных женщин, знатоком литературы, не чуждалась даже науки — и всем этим, в сочетании с глубоким знанием языков, в том числе и нескольких мертвых, вызывала непреходящий интерес и дружеское расположение у целого ряда европейских деятелей литературы и искусства».

Так пишет Ференц Лист в своем очерке о Полине Виардо. Он учил ее фортепианной игре и дружил с ней, будучи при этом как представитель новонемецкого стиля и пропагандист Рихарда Вагнера ее музыкальным противником, что придает его словам еще большую ценность. Похожие хвалебные высказывания выходили из-под пера многих авторитетных людей; имя Полины Виардо нельзя вычеркнуть ни из немецкой, ни из французской истории культуры XIX века — так часто встречалась она на пути композиторов, писателей и художников, участвовала в их жизни и вовлекала их в свою. Шопен, Мендельсон, Шуман, Лист, Мейербер, Гуно, Флобер, де Мюссе, Мопассан, Жорж Санд, Доре, Делакруа, Ренан, Мишле, Тургенев — круг ее друзей отнюдь не исчерпывается названными именами.

Слушателей очаровывал не только ее голос; как певица Виардо увяла довольно рано, и уже в 43 года покинула сцену. В середине прошлого века она вошла в число выдающихся примадонн, а в Париже стала даже их королевой, стяжав славу не только как одаренная певица, но и как композитор и самая что ни на есть разносторонняя личность. Образованность и гений Виардо были почти уникальны. Она великолепно и вполне профессионально играла на рояле; написала несколько водевилей, опер и два альбома песен; хорошо рисовала и была настолько сведуща в литературе, что салоны экс-примадонны в Баден-Бадене и Париже еще долго оставались центром притяжения; певица, в репертуар которой входили самые разнообразные партии — от пташки Розины до героинь опер Глюка — позже стала лучшим педагогом по вокалу своей эпохи.

Виардо являет собой полную противоположность сложившемуся традиционному образу скандальной примадонны. Она брала не эротичностью и чувственностью, источаемыми пленительной красотой голоса, а аналитическим умом и здравым рассудком. Ей сопутствовала репутация не своенравной авантюристки, но внушающей уважение величавой образованной дамы, к тому же в амурных делах певица не выходила за рамки дозволенного приличиями лояльной крупной буржуазии. Вступая в зрелую стадию своего развития, опера в лице Полины Виардо заново открыла первообраз певицы, предшествовавший знаменательной эре господства примадонны: ее прародительницей можно считать виртуозную, разностороннюю певицу и прирожденного музыканта флорентийку Витторию Аркилеи.

Как непохоже раскрываются характеры в одном поколении, даже в одной семье! Полина Виардо — младшая сестра Малибран. Способности их обеих — одной, почтенной, хладнокровной и сдержанной, и другой, обожаемой, пламенной и страстной, — переданные им Гарсиа, развернулись в полную силу. Мы уже познакомились с этим удивительным семейством, говоря о судьбе Марии Малибран. Роль, которую оно сыграло в развитии певческого искусства, сравнима только с вкладом династии Иоганна Себастьяна Баха в музыкальное искусство. Есть даже временное сходство. Подумайте: отец Гарсиа родился, когда Глюк еще творил, а юная Элизабет Мара блистала на театральных подмостках; когда умер сын Полины Виардо, такой же хороший музыкант, скрипач и композитор, как и трое остальных детей, шел 1941 год и начиналась карьера Каллас!

Педагогический талант прадеда Гарсиа наследовали все его потомки. Его комедиантско-певческое дарование проявилось у дочери Марии Малибран с еще более отточенной гениальностью — единственной и неповторимой. Полина Виардо, напротив, соединила в себе многообразие талантов Гарсиа. Ее индивидуальность не в неиссякаемой жизненной силе сестры, а в постепенном совершенствовании мастерства, возводимого до вкусов эпохи — что для певицы означало поворот от Италии к Германии времен расцвета музыкального романтизма. В пении Малибран было что-то демоническое. Голос Виардо стал явлением культуры. Два божества — Дионис и Аполлон — склонялись над колыбелью двух сестер.

Они никогда не выступали вместе за исключением одного концерта, когда Полина аккомпанировала сестре на пианино. Когда Полина дебютировала, Мария Фелисита, которая была старше нее на тринадцать лет, уже умерла. Младшая из дочерей Гарсиа родилась 18 июля 1821 года (через полгода после рождения Женни Линд) и делила с родителями их тяжелую бродячую жизнь; плавала через океан в Нью-Йорк и Мексику. Мануэль Гарсиа — тенор, театральный предприниматель и композитор — старался дать ребенку образование, насколько позволяла его занятость. На обратном пути в Париж он в качестве упражнения написал канон для дочери на всех современных языках; позже Полина даже превзошла в многоязычии сестру — она пела на шести языках. Многому научилась и от матери, такой же оперной певицы, которая сначала хотела сделать из дочери блестящую пианистку.

Лист стал одним из ее учителей; эмигрант из Богемии Антон Рейха, живший в Париже, знакомил ее с искусством композиции. То, как великолепно владела она инструментом (она даже выступала в паре с Кларой Шуман), подтверждают, кроме Листа, и Игнац Мошелес и Антон Рубинштейн. Обучая дочерей пению, отец Гарсиа обходился со смышленым и кротким ребенком гораздо мягче, чем с пылкой Марией Фелиситой. Позже Полина призналась, что получила только одну пощечину. Переживания и ссоры, от которых страдала сестра, ее миновали.

В восемнадцать лет младшая Гарсиа почувствовала себя достаточно зрелой, чтобы решиться выйти на публику в качестве певицы. В 1838 году она показалась на сцене парижского «Театр де ла Ренессанс» сперва в одном концерте. Успех окрылил юную певицу. Год спустя ей уже представился шанс сравняться с обожаемой сестрой, столь рано ушедшей из жизни, чей образ Полина бережно хранила в своем сердце: она выступала с грандиозным триумфом в Лондоне и в Итальянском театре в Париже в коронной роли Дездемоны из оперы Россини. Сестер поневоле сравнивали и признавали, что младшая дочь Гарсиа явилась достойной продолжательницей славных семейных традиций. Альфред де Мюссе воспел Малибран в стансах, добавив вскоре строки, которые приветствовали восходящую звезду: в Полине ему виделся «святой источник», новая «небесная искра». Были критики, отдававшие предпочтение глубоко прочувствованной скромной игре Полины перед страстным темпераментом Малибран.

Ее карьера решилась мгновенно. Итальянская опера заключила с ней договор, после чего уже юная дива имела успех в крупных городах Германии. Полина быстро освоила обычный репертуар: Донна Анна, Розина, Норма, Золушка и все, что тогда пользовалось популярностью у публики. Новые роли давались ей необычайно легко, благодаря тесному сплетению аналитического ума и интуиции. «Всякий раз, когда мне предстоит разучивание новой партии, я погружаюсь в полусознательное состояние. Мне кажется, что в моей голове выстраивается маленькая сцена, по которой движутся маленькие актеры. Даже во сне меня преследует собственный театр, и иногда становится просто невыносимо. Нет никакого средства избавиться от этого; таким образом, мои роли разучиваются сами по себе, и мне не нужно громко петь или проигрывать их перед зеркалом», — рассказывает она на своем причудливом немецком. «Маленькая сцена в голове» подтверждает, насколько сильно проникло музыкальное и драматическое начало в плоть и кровь этой умной женщины, которой, впрочем, также нравилось петь оратории Генделя и Мендельсона, и в 1845 году она участвовала в торжествах Бетховена в Бонне. Мюссе высказался так: «Как отец и сестра, она обладает редким даром черпать трагическое из музыкального». Бесстрастную виртуозность, чистое мастерство она никогда не признавала, даже при демонстрации гортанных трюков во время исполнения «Дьявольских трелей» Тартини. Лист, преклонявшийся перед «соловьиной трелью» Виардо, особенно заостряет внимание на следующем: «Как у всех великих исполнителей, которые не испытывают недостатка в священном вдохновении, ее безупречная техника служит лишь для выражения идеи, мысли, характера произведения или роли». Как глубоко музыкальна она была, как легко могла все схватывать, певица показала во время берлинских гастролей. Когда исполнительница роли Изабеллы в опере Мейербера «Роберт-Дьявол» отказалась выступать, представление спасла Виардо, взяв на себя помимо своей партии Алисы и Изабеллу: в одном спектакле она пела за двоих.

Париж, Лондон, Германия, Москва и Санкт-Петербург чествовали ее как одну из самых выдающихся певиц современности. Правда, появление певицы никогда не приводило к сверхволнениям — она не была похожа на примадонн. В ее голосе не было магического очарования, которое могло бы сделать ее символом чувственности, она не была наделена обезоруживающей красотой, которая бы восполнила этот пробел, создав вокруг нее ореол тайны и любовных похождений.

Генрих Гейне точно описал ее строгое умное лицо с выразительными глазами и широким ртом: «Она не соловей, наделенный обыкновенным талантом к весеннему пению с его бесподобными всхлипываниями и трелями, но и не роза, так как не отличается красотой, но это тот тип благородного и, я почти готов сказать, прекрасного уродства, который приводил в восхищение великого художника Делакруа!» Желая описать ее низкий, чуть сиплый голос, испанскую терпкость, напоминавшую Малибран и притягивавшую поэта своей диковинностью, он вознесся до поистине тропической картины: «В действительности Гарсиа имеет мало общего с цивилизованной красотой и укрощенной грацией нашей европейской родины, больше всего ее красота похожа на зловещее великолепие экзотических джунглей, и иногда, во время ее страстного пения, в особенности, когда она слишком широко открывает свой большой рот с двумя рядами белоснежных зубов и улыбается так ужасно-сладко, прелестно оскалив зубы, кому-нибудь обязательно кажется, что сейчас появятся невиданные растения и животные Индостана или Африки; возникает чувство, будто вырастают гигантские пальмы, обвитые вокруг лианами с тысячами цветов; — и никто не удивляется тому, что вдруг леопард или жираф, а то и стадо слонят пробегают по сцене». Из гораздо более сдержанного описания фигуры и голоса Виардо видно, что главное в них не столько красота, сколько выразительность. Полина Виардо обладала меццо-сопрано. Из альта, уверенно и звучно берущего нижнее фа, оно выросло до универсального инструмента, что, возможно, и погубило его; в партиях Донны Анны или Нормы певица решительно переходила на сопрано, что впоследствии привело к истощению связок. Зато в роли Розины из россиниевской оперы ей удалось сохранить оригинальное меццо-сопрановое звучание, вдвойне привлекательное от того, что оно столь явственно контрастирует здесь с женской кокетливостью, и создать целый ряд выразительнейших альтовых партий от Фидес Мейербера до Азучены Верди.

Первая принесла известность и особенно тесно связала имя Виардо с «Гранд-Опера». Сегодня помпезные оперы Мейербера полностью исчезли из немецкого и вообще из мирового репертуара. В середине прошлого века главный директор прусского музыкального театра и властелин парижской оперы пользовался властью и уважением, как ни один другой композитор. Враждебное отношение к Вагнеру, культивируемое им, в последствии подорвало его авторитет. В 1849 году, когда завершилась многолетняя работа над оперой «Пророк», он стоял на вершине славы, а созданный им оперный жанр — историческое действо, поражающее роскошью и техникой, — считали в Париже жанром избранного буржуазного общества, включали в число жанров французской музыкальной лирической трагедии.

Генрих Гейне к тому времени уже поссорился со своим соотечественником (тот, как выяснилось из одного письма, неоднократно подкупал критику с целью уязвить обидчивых композиторов) и, будучи репортером влиятельной «Аугсбургер Альгемайне Цайтунг», прокомментировал премьеру колким стихотворением, которое впрочем тогда осталось ненапечатанным:

«Обер-Мейер, Мейербер! Шум и гам сверх всяких мер, На сносях ты, это верно? Долгожданного безмерно Нам Спасителя даришь. Верно ль? Скоро ли родишь?..

О, великий Обер-Мейер! О, великий Мейербер! Сколько мук преодолел, Мук тяжелых, долгих сколько И для нас родил Пророка!..»

В действительности «Пророк» стал событием, которое сильно приумножило славу Мейербера, и не в последнюю очередь благодаря Полине Виардо. Она пела альтовую партию Фидес, матери лжепророка, но не только пела, а в обрамлении мнимого балета на коньках, помпезных костюмов и сенсационной заключительной сцены, когда всю декорацию опрокидывали в расчете на театральный эффект, была единственным живым человеком на сцене. В свидетельстве того времени говорилось: «Никогда душераздирающие мольбы нищей «подайте, подайте» не произносились с таким волнением, никогда центральная сцена между пророком и матерью не была наполнена такой великой материнской болью».

Через десять лет перед драматургом и создателем человеческих образов Полиной Виардо стояли другие более важные художественные задачи. Тогда она исполняла партию Орфея в опере Глюка. Эту самую простонародную оперу немецкого реформатора заново переработал Гектор Берлиоз, он же стоял за дирижерским пультом. Успех превзошел все ожидания. Виардо выходила на сцену в роли Орфея 150 раз, после чего она стала классической коронной партией всех альтисток. С нее началось возрождение Глюка, как в свое время произошло с «Фиделио» Бетховена благодаря Шрёдер-Девриент. Два года спустя Полина Виардо в парижском «Гранд-Опера» успешно воскресила античные трагические персонажи в «Альцесте» Глюка. В том же году и в том же самом театре, где потерпел фиаско вагнеровский «Тангейзер» — свист подняли члены жокей-клуба, почувствовавшие, что их обманули, лишив обязательного балета. В эпоху, когда драматизм в музыке был низведен до простого декоративного приема, персонажи Виардо утверждали высокий трагический стиль.

Глюк получил право на «парижское гражданство», которого давно желал, ведь, в конце концов, именно в Париже писал он свои произведения и некоторые из них — на французские тексты. Но даже по прошествии лет Париж смотрел на него с презрением. Несмотря ни на что, Глюк оставался немцем, и искренняя привязанность Виардо к Глюку стала истоком ее музыкальной германофилии. Никакая другая оперная дива, за исключением Женни Линд, не пустила такие глубокие корни в немецкой культуре. Обычный репертуар примадонн — благодатные партии Россини и Беллини — тем меньше удовлетворяли ее, чем опытнее она становилась. К привычным гортанным трюкам она относилась с ироничным пренебрежением. Оставаясь равнодушной к Вагнеру, певица в качестве творческой родины избрала немецкую классическую школу и ранний романтизм — одухотворенный, наполненный чувствами мир музыкальной поэзии. Моцарта ставила Виардо выше всех (как драгоценность хранила она оригинал партитуры «Дон Жуана»); на концертах она любила исполнять оратории Генделя и Мендельсона; с Мендельсоном, Шуманом и Листом ее связывала дружба. Но самое удивительное — ее увлечение Бахом, которое в Париже того времени могли разделить далеко не все.

Испанка по рождению, француженка по совести и европейка по духу, в 1862 году она решает поселиться за городом, что больше благоприятствовало творчеству. Она переезжает в Баден-Баден. Модный в то время курорт процветал, отовсюду стекались сюда избранные. Место встречи художников, аристократов и дипломатов не в последнюю очередь являлось своего рода культурным мостом между Германией и Францией.

Иван Тургенев, русский писатель, убежденный западник, в романе «Дым» очень точно передал тамошнюю атмосферу: «10-го августа 1862 года, в четыре часа пополудни, в Баден-Бадене, перед известною «Conversation» толпилось множество народа. Погода стояла прелестная; все кругом — зеленые деревья, светлые дома уютного города, волнистые горы — все празднично, полною чашей раскинулось под лучами благосклонного солнца; все улыбалось как-то слепо, доверчиво и мило, и та же неопределенная, но хорошая улыбка бродила на человечьих лицах, старых и молодых, безобразных и красивых... Оркестр в павильоне играл то попурри из “Травиаты”, то вальс Штрауса, то “Скажите ей”, российский романс, положенный на инструменты услужливым капельмейстером; в игорных залах вокруг зеленых столов теснились те же всем знакомые фигуры... К русскому дереву — a l’Arbre russe — обычным порядком собирались наши любезные соотечественники и соотечественницы; подходили они пышно, небрежно, модно, приветствовали друг друга величественно, изящно, развязно, как оно и следует существам, находящимся на самой высшей вершине современного образования; но, сойдясь и усевшись, решительно не знали, что сказать друг другу, и пробавлялись дрянненьким переливанием из пустого в порожнее... Тут были даже государственные люди, дипломаты, тузы с европейскими именами, мужи совета и разума, воображающие, что золотая булла издана папой и что английский «poor-tax» есть налог для бедных; тут были, наконец, и рьяные, но застенчивые поклонники камелий, светские молодые львы с превосходнейшими проборами на затылках, с прекрасными висячими бакенбардами, одетые в настоящие лондонские костюмы...».

Такая пестрая картина предстала и глазам певицы. Полина Виардо собиралась наполнить свою жизнь не светскими пустяками, а чем-то большим. Ее вилла у подножия Зауерберг превратилась в настоящий культурный центр. Немецкая императорская чета, Бисмарк, Клара Шуман, Теодор Шторм были гостями на ее знаменитых воскресных утренниках и званых вечерах, молодая поросль певиц стремилась попасть в школу знаменитой дивы и превосходного педагога. Стареющая, но по-прежнему очаровательная женщина со своим супругом и четырьмя детьми прожила в Баден-Бадене восемь лет. Двадцатилетней девушкой она вышла замуж за искусствоведа Луи Виардо, в ту пору директора Итальянского театра. Ничто не говорило о том, что их союз скрепляла пылающая страсть; однажды она написала, что на любовь своего супруга могла ответить только дружбой. Все же узы эти были достаточно крепки, чтобы выдержать любые испытания, которые не раз угрожали браку Виардо. Как приличествует взрослым порядочным людям, супруги всегда приходили к соглашению.

Так случилось, что и великий Иван Тургенев оказался большим другом дома Виардо. В Баден-Бадене он сначала жил по соседству с виллой Виардо, а потом совсем туда переселился и стал, в известной степени, членом семьи. Луи Виардо, который был старше Полины на двадцать лет, состарился. Тургенев, напротив, был только на два года старше певицы. Он познакомился с молодой Виардо в Санкт-Петербурге и всю свою жизнь не мог освободиться от ее чар. Их связь продолжалась четыре десятилетия, в ней была дружба и духовное общение, любовь и ревность. Русский писатель, проведший жизнь между усадьбой Спасское, Парижем и Германией, изводил себя, тоскуя по Полине, когда находился далеко от нее, и напоминал о себе, забрасывая одухотворенными, нежными и меланхоличными письмами. Он писал по-французски, но часто обращался к ней по-немецки «дорогая подруга»; иногда немецкий казался ему единственным подходящим языком для душевных признаний: «Дорогая, дорогая, человеческое сердце никогда не наполнялось таким чувством, какое испытываю к Вам я. Обожание, но это только самое слабое его определение. Я припадаю к Вашим ногам и остаюсь навсегда, навеки Вашим».

Полина мечтала о собственном театре, где она обучала бы своих учениц — он, зажиточный помещик, устроил его в собственном доме, который приказал построить в Баден-Бадене по соседству, чтобы быть с ней рядом. Она желала ставить оперы и водевили по-своему — он писал для нее тексты, а она сочиняла музыку. В совместной опере «Последний волшебник» Тургенев даже играл главную роль и катался по полу в причудливом костюме. Всю жизнь он оставался преданным рабом Виардо. «Уже давно она вытеснила все на второй план, и по заслугам! Я счастлив лишь тогда, когда нахожусь под каблуком у женщины и она тычет меня носом в грязь?!» — признался он своему русскому другу в экзальтированной самоистязающей страсти, когда до него дошел слух о романе Виардо с голландским художником Ари Шеффером. Он ревновал и к месье Виардо, что, правда, не помешало их искренней дружбе.

Отвечала ли Полина Виардо ему взаимностью? Кажется, писатель, автор бессмертного романа поколений «Отцы и дети», был для нее больше, чем любовником. Подводя итог своей жизни, Тургенев меланхолично признался: «С первого взгляда, с тех пор, как увидел ее ... я принадлежал ей целиком, как собака своему хозяину, ... по правде говоря, она никогда не уделяла мне много внимания». Обидные и несправедливые слова. Без Полины Виардо его творчество кажется немыслимым. Не только потому, что она переводила его стихи и рассказы на французский — даже на смертном одре он диктовал ей свои последние рассказы; она же помогала ему оттачивать стиль — в скольких рассказах скрывается то, что он переживал с Полиной, о чем беседовал, что узнавал! В поздней повести «Песнь торжествующей любви» она до некоторой степени являлась вдохновляющим соавтором. Ее мнение возводило недоверчивого скептика на вершину блаженства или повергало в отчаяние.

В Париже, где супруги Виардо жили в одном доме с Тургеневым, Полина стала сиделкой умирающего от рака писателя. В последние недели жизни из-за нестерпимой боли он терял рассудок, кричал, в то время как она старалась облегчить мучения уколом морфия, принимал ее за другую и называл своей леди Макбет, которая преследовала его. В конце концов он впал в кому и очнулся только, чтобы попрощаться: «Королева королев. В чем она себе отказала!» — ласково прошептал он. То были его последние слова.

Тогда, в 1883 году, Полина Виардо уже давно покинула Баден-Баден. Франко-немецкая война разожгла национальные страсти, и даже Виардо, искренняя почитательница немецкой культуры, ненавистница Наполеона III, чувствовала здесь себя чужой. С тяжелым сердцем она уехала в Лондон, после войны опять вернулась в Париж. Ее сценическая карьера закончилась еще в Баден-Бадене, но певица продолжала участвовать в концертах как достойная уважения матрона. Несколько десятилетий она содержала парижский салон, без устали растила новые поколения певиц. Дезире Арто, Паолина Лукка, вагнеровская героиня Марианна Бранд — вот самые именитые из ее учениц.

Полина Виардо, щедро наделенная неистощимой жизненной силой Гарсиа, пережила большинство своих друзей, соперниц и учениц. Она умерла 18 мая 1910 года, дожив почти до девяноста лет.

Материал подготовлен на основе книги К. Хонолки "Великие примадонны" (перевод - Р. Солодовник, А. Кацура).