Среди десятков мифов о женщинах ХХ века легенды о Марлен Дитрих самые противоречивые. Вамп, ангел, отличная хозяйка, алкоголичка, идеальная мать, бисексуалка, свой парень, кулинарка, распутница, величайшая актриса и полная бездарность — все это правда, если верить тем, кто окружал Великую Дитрих. Всю жизнь она делала себя — упорно, самовлюбленно, привлекая для создания собственного имиджа первоклассных профи, среди которых неизменно оказывалась самой компетентной. Стиль Дитрих — это сама Марлен, недосягаемая величина, которая вошла в жизнь века и стала идолом для миллионов людей.

Мутти

В системе ценностей Марлен Дитрих семья занимала главное место. "Моя мать была достойной представительницей старинной уважаемой семьи, воплощением истинной порядочности. Я всегда испытывала к ней величайшее уважение. И потому мне легко было следовать ее строгим, но ясным и определенным жизненным принципам”. Неизбежное принимай с достоинством, подчиняйся логике, ложись спать до полуночи — небрежность, опрометчивость, безрассудство исключены. Однако Мутти, как звала ее Дитрих, могла приехать в другой город, где Марлен воспитывалась в интернате, только для того, чтобы помыть дочери голову, — она гордилась ее волосами и хотела, чтобы дочь научилась содержать их в порядке.

А легендарные ноги Марлен? "Когда ты вырастешь, твои лодыжки должны быть тонкими”, — приговаривала мать, туго шнуруя ее высокие ботинки. Тонкие лодыжки и запястья — приметы "конюшни”, или происхождения, имели для Марлен большое значение. К собственной дочери она применила его весьма своеобразно: когда ей показалось, что у крошечной Марии кривоватые ноги, она придумала каждодневную пытку с жесткими колодками из стали, в которых малышка спала два года.

Изнанкой строгости была сентиментальность — одновременно и ширма, и спасение. Себя и мужа Марлен называла Мутти и Паппи, дочь — Котом, Хайдеде и Ангелом и старалась сохранять семью даже тогда, когда было ясно, что вместо нее — развалины. Сильная личность, все и за всех она решала сама. Сама установила матриархат и до конца жизни оплачивала счета всех своих родных, даже когда работала из последних сил. Она отвечала за все, а потому расслабиться не имела права. Семья воспитала в ней верность долгу, дисциплину и контроль над чувствами, которые Марлен всегда умела держать в узде. Самодостаточность, граничащая с некой тайной, — этот фундамент легенды был прочно заложен с детства.


Мужчины — отец, оба отчима, а потом собственный муж Рудольф Зибер — никогда не играли большой роли в жизненной философии Дитрих. "Папиляйн” Зибер всю жизнь был "мистером Дитрих” и откровенным подкаблучником — только эту роль ему дозволялось играть возле великой Марлен. Тем не менее, когда с ним приключилась банальная почечная колика, она подняла на ноги весь Голливуд, ища врача для милого Руди. Она отнимала у дочки ливерную колбасу, которую было не достать, — "не трогай, это папина”, заваливала мужа дорогими подарками и прожила с ним всю жизнь в законном браке. За это он терпел всех ее любовников и любовниц, находя утешение в объятиях Тамми, гувернантки-подруги-домработницы, русской танцовщицы Тамары, с которой Марлен подружилась в юности. Правда, Дитрих испортила жизнь обоим, заодно заставляя страдать и маленькую Марию, привязанную к Тамми больше, чем к матери.

Но что такое обыкновенные люди рядом с Великой Актрисой? Мария чуть не до пятнадцати лет ходила в носочках и платьицах с рюшками? Но ведь Дитрих всегда должна оставаться мамой очаровательной крошки, молодой мамой. Она отдала тринадцатилетнюю дочь в руки опытной лесбиянки? Ну что ж, скорее узнает, что такое жизнь. Мария посмела выйти замуж? "Я не дам ни цента!” — кричала она зятю, заодно наняв адвоката, чтобы выяснить, не альфонс ли он. Первый брак дочери она расстроила — и ездила к ней на квартиру драить полы своими божественными руками. Когда Мария Рива уже взрослой женщиной и матерью четверых сыновей выпустила ошеломившие мир мемуары о своей матери, Марлен вскоре умерла — от гнева? разочарования? стыда? Судя по ее взглядам, последнее исключено. И все же в глазах миллионов людей образ Великой Дитрих почему-то не поблек, несмотря на ужасные подробности ее семейной и интимной жизни. Потому что в них была правда о великой женщине и профи высочайшего класса.

Еще девчонкой она записала в дневнике, который вела всю жизнь: "Счастье всегда приходит к усердным”. Усердие, дисциплина и терпение — вот три кита ее профессионального успеха.

Ее уроки скрипки длились по пять часов кряду, она бралась за любую работу, танцевала в кордебалете, пела в ревю и постоянно смотрела все новые фильмы, учась правилам построения лент и основам кино. Интуитивно она проникла в самую суть актерского искусства, произнося вслед за кумиром своей юности Максом Рейнхартом, что "театр принадлежит одному актеру и никому больше”.


Она работала как лошадь на сцене и в кадре, но в Германии звездой ее стали считать только после тринадцати картин, и тогда она, наконец, попала в Голливуд, где под картотечным номером "П - 1167” началась ее всемирная слава.

Главный режиссер в ее жизни, Джозеф фон Штеренберг, о котором Марлен говорила: "Вы бог, вы! Без вас я ничто!”, утверждал, что лучше запереться в телефонной будке с перепуганной коброй, чем с Дитрих... Но однажды, подобно Флоберу, он скажет иначе: "Мисс Дитрих — это я, а я — это мисс Дитрих”... Правда, когда они встретились впервые, он увидел лишь неуклюжую, непривлекательную женщину, а она – бездарного режиссера. Но судьба рассчитала иначе — им суждено было стать новыми Свенгали и Трильби, хотя Марлен больше считала его профессором Хиггинсом. "Некоторые говорят, что он околдовал меня. Это смешно... Вы можете себе представить такого человека, который способен околдовать меня?”. Просто она преклонялась перед ним и на площадке вела себя, как служанка, ловила каждое его слово, всегда носила с собой термос с его любимым бульоном и никогда не капризничала. За это он вознес ее на пьедестал и заставил весь мир восхищаться ею.

Их перепалки вошли в историю Голливуда, также как их нежность и серьезное отношение к работе. Да уж, в выражениях не стеснялись оба: "Ты свинья!” — орал Штеренберг Божественной и мог услышать в ответ что-то совсем уж скабрезное. На его похоронах она скромно стояла позади всех, не желая обнаружить себя среди немногочисленной публики. Он снял ее всего лишь в семи фильмах — и прославил на целый век. Единственный из всех, о котором она говорила: "Мужчина, которому я больше всего хотела угодить”...

Еще бы — он лепил ее знаменитый образ по деталям. Она была упитанной девицей, обожавшей ячменный суп и пирожные, — он велел ей похудеть, и с тех пор английская соль в горячей воде (стаканами!), сигареты и кофе стали ее повседневной диетой. Он нашел свет, сделавший ее потрясающий облик совершенным, и научил разбираться в световых нюансах, принесших мировую славу ее неповторимому лицу. Он открыл ей секреты мастерства, и она стала образцом профессионала.

Однажды на съемках ей пришлось раз за разом обсасывать рыбью голову — после очередной серии дублей она просто совала пальцы в рот, чтобы освободить желудок для следующей серии. Ее партнер был в шоке, а для нее это была просто работа. Реальная Марлен была блистательной и вносила блеск в каждую роль — замызганной цыганки или величественной императрицы.

Она знала силу детали и даже если ворчала по поводу туфель, которых не видно в кадре, не ленилась придумывать их фасоны и примерять часами. Перчат ки ей делали по слепку рук, а туфли — только по индивидуальной мерке. Она могла перебрать сто вуалей, чтобы свет идеально лег на щеки и нос.

Хичкок, у которого она снялась лишь однажды, считал, что "она профессиональная актриса, профессиональный оператор и профессиональный модельер”. Все, кто работал с ней, были восхищены ее энергией, работоспособностью и умением вникать в детали. Она знала все о линзах, софитах, была своим человеком в монтажной и реквизитной, умело пользовалась жестом и неизменно создавала шедевры, когда играла подтекст, намек, недосказанность.


Но самым соблазнительным и будоражащим оружием Дитрих был ее знаменитый голос. Он мог быть нежным, как колыбельная, хриплым, как стон пантеры, или резким, как удар хлыста. Не зря Хэмингуэй сказал о нем, что, обладай Дитрих лишь голосом, она все равно разбила бы вам сердце. Его силу Марлен оценила еще в юности, когда, отменив комплексы, нахально заявилась в уборную к знаменитой берлинской актрисе Розе Валетти — и ее жизнь певицы началась. А заодно и жизнь секс-символа века.

Блистательная


Она могла стать великой, ничего не делая, настолько сильна была в ней звездная сила. Но она не ленилась и всю жизнь упорно делала себя. Еще в юности она поражала всех изысканными чулками и великолепными туфлями на высоченных каблуках, достать которые в Берлине двадцатых было не так-то просто. Уже тогда в семь утра она могла появиться в боа, с моноклем и в мехах рыжей лисицы — ее стремление диктовать моду не учитывало время и чужие достижения.

Задолго до пластических хирургов она собственноручно делала подтяжку лица при помощи пластыря и умела выглядеть шикарно в любом гриме — потому что в любом образе играла саму себя, Марлен Дитрих Все отмечали ее сногсшибательную фигуру, а между тем даже под самыми невесомыми платьями находилось место для плотной целлулоидной грации, очерчивающей потрясающий бюст, которого у нее не стало сразу после рождения дочери,— обычная вещь. Но только не для Марлен — всю жизнь она боролась. Ее дочь описывает десятки ночных рубашек, искусно воспроизводящих восхитительные округлости,— разумеется, они предназначались для любовных свиданий. Днем в дело шла клейкая лента, с которой грудь выглядела соблазнительно без всякого бюстгальтера. Вот почему все мужчины, включая далеко не доброжелательных партнеров, вспоминали ее потрясающий бюст.


А ее сумасшедшее "голое платье” от Жана Луи — создавалось впечатление, что блестки нашиты прямо на кожу! На самом деле платьев было три — и она, черт побери, умело преподносила их, придумав вентилятор на рампе, который заставлял трепетать тонкую ткань, длинную лестницу, по ступеням которой шла, небрежно волоча роскошные меха. Одно из платьев, переливчатое, из черного стекляруса, она метко окрестила "угрем”. Оно сопровождалось шубой и трехметровым шлейфом, на который пошел пух двух тысяч лебедей. Ее багаж мог составлять сорок четыре чемодана и одну маленькую коробочку. "Это ваши драгоценности?” — спрашивали репортеры. — "Это мой сценический костюм!” Она дорожила им, потому что платье от Жана Луи работало на легенду. Ее примерки длились по восемь — десять часов, на протяжении которых она стояла неподвижно, лишь меняя в мундштуке сигареты, и отрывисто командовала, куда передвинуть блестку. В конце она еще раз придирчиво оглядывала работу нескольких швей, заворачивала платье в папиросную бумагу и уносилась за новой порцией славы. "Дитрих была и кошмаром, и праздником”,— вспоминали ее портные и стилисты.

Ее знаменитые ноги были застрахованы Ллойдом на миллион марок, а компании, выпускавшие чулки, боролись за право воспользоваться ими для рекламы. Она носила туфли только ручной работы и никогда не надевала босоножек: открытые пальцы ног — вульгарность для плебеев!

Она обожала строгий стиль, который смягчала мехами. И любила бросить вызов — когда она оказалась в Париже в своих знаменитых брюках и полиция ходила за ней по пятам, ее это развлекало. Она умело режиссировала встречи с поклонниками и даже своих любовников воспринимала как партнеров по игре. Вернее, как статистов.

"В ней есть секс, но нет пола”


Даже на беспощадный взгляд ее дочери Марии Рива это высказывание — лучшее объяснение непостижимости Марлен Дитрих. Еще в юности Клер Вальдофф, знаменитая звезда и лесбиянка Берлина конца двадцатых, ввела ее в загадочный мир бисексуалов и научила нагловато-упрямой манере держаться на публике. Так формировался стиль Марлен, благодаря которому она смогла завораживать публику, не обладая сколько-нибудь значительными данными.

Отныне притягательный эротизм и аура двусмысленности, тайны всегда были прочно и умело выстроены, потому что на самом деле ей нравилось лишь обожание, поклонение, а секс всегда был делом десятым.

Она обожала Ремарка, потому что он сразу очаровал ее трудным для него и восхитительным для нее признанием: "Я — импотент!”. "Я была так счастлива! — вспоминала Марлен. — Значит, мы можем просто разговаривать, спать, любить друг друга, и все будет так мило и уютно!”

Фэрбенкс заказал статую обнаженной Марлен в бронзе и подарил ей, оставив себе лишь гипсовую копию. Она была без предрассудков: могла снять трубку прямо в постели, чтобы он тоже мог послушать излияния ее очередного поклонника!

Ей нравилось коллекционировать их: однажды, будучи уже бабушкой, она торжествующе сунула собственному зятю под нос свои розовые трусики со словами: "Ты чувствуешь запах? Он был великолепен, этот Президент Соединенных Штатов!”

Во время романа с Юлом Бриннером ее дневник четко фиксировал каждое свидание, она страшно ревновала его к Ингрид Бергман, преследовала бессчетными звонками и телеграммами и одновременно умудрялась поспевать на свидание с очередным счастливчиком, завоевавшим ее расположение. Она не любила огорчать прежних любовников и часто предоставляла им в кратковременное пользование то, чем некогда они владели безраздельно: "Они такие милые, когда просят... А потом ужасно счастливы. Вот и нельзя отказать”...

Она играла любовь и после бесчисленных романов всегда оставалась одинокой, потому что никогда не бывала довольна тем, что имела. В разгар любовной страсти она постоянно оглядывалась по сторонам — а кто там еще дожидается своей очереди? Она наивно полага ла, что ни один мужчина не влюбится в нее, если она сама этого не захочет, и умело провоцировала интерес к своей тайне. Она принимала только интеллектуальный секс, была им зачарована и всегда добивалась своего — ее желал весь мир. Однако она тоже умела идти напролом: едва оказавшись в Голливуде, она садилась за руль роллс-ройса, подарок Штеренберга, и колесила в поисках молоденькой балерины Веры Зориной, которая, впрочем, умела давать отпор ее приставаниям.

Габен — совсем другое дело. Подозрительный, упрямый ревнивец Жан попросту бил ее и действительно соответствовал образу крутого парня. Для него все вокруг были либо ее потенциальными, либо недавними любовниками. Двадцать лет он настаивал на браке и детях — это ее-то подчинить?! Но, кажется, она по-настоящему любила его — достаточно вспомнить, как она металась среди танков, выкрикивая: "Жан! Жан!”, чтобы услышать в ответ:
— "Какого черта ты тут делаешь?”
— " Я хочу тебя поцеловать!”

Когда он женился, она почернела от горя, а когда умер, называла себя вдовой.


В Синатре она ценила нежность и ненависть к папарацци. Услышав, что он изуродовал лицо несчастного репортера, она хлопала в ладоши: "Как я его люблю! Потрясающий мужчина!”.

Когда любовника хватил удар прямо в ее объятиях, она мгновенно собрала свои вещи и улизнула — случайная интрига не должна разрушить ее легенду! Разумеется, сначала она вызвала врача — она всегда была хорошим товарищем.

Легенда


Марлен с детских лет полагалась на собственный ум и интуицию — как будто знала, что подобной легенды мир еще не знал и ей многое придется делать самой. Она сама придумала легендарное имя, соединив Марию и Магдалину, имена, данные ей при рождении. Это уж потом Кокто напишет о ней: "Марлен Дитрих... Твое имя поначалу звучит как ласка, но затем в нем слышится щелканье кнута!”

Андре Мальро говорил, что звезда — это существо, обладающее необходимым минимумом драматического таланта, чье лицо выражает, символизирует и воплощает в себе некий массовый инстинкт. Марлен Дитрих — не актриса, она скорее мифическая фигура! Вот и киноакадемики были невысокого мнения о Дитрих как об актрисе, и, снявшись в 52 фильмах, она ни разу не удостоилась Оскара. Подумаешь! За нее сработала легенда: когда ее попросили вручить золотую статуэтку, она расспросила портных, кто в чем будет одет, и сразила всех наповал. Среди модных оборок и кисеи она явилась в строго обтянутом платье, как наконечник стрелы. Она продумала все — откуда выйти, какой походкой идти, какой разрез сделать, чтобы ее знаменитые ноги смотрелись в самом выгодном ракурсе. Результат: она стала воплощением Оскара, не имея его!


В жизни она была очень земной, иногда непристойной, с отличным чувством юмора, и все ее очень любили. После съемок списки с подарками для съемочной группы включали сотни фамилий. В жизни она всегда вела себя и выглядела как живая легенда — в обществе, на площадке и даже в собственной ванной.

Она презирала биографов и сама творила свою легенду до последних дней жизни — в сторону романтики, разумеется.

Она годами совершенствовала сценарий собственных похорон со смешными и трогательными деталями: красную гвоздику тем, кто спал со мной, белую, кто врал об этом,— две армии имени одной Марлен. Распределяя роли бывших и новых любовников, она прогнозировала их поведение, реплики и ссоры у гроба... Что ж, по-немецки Дитрих значит "отлично”, и даже смерть она сумела подчинить себе. Ей и это удалось. Записи ее бесед с Максимилианом Шеллом под запретом до 2022 года — может быть, тогда мы узнаем истинную правду о Великой Дитрих? Но стоит ли?

Лидия Шамина